Дмитрий Шуров: «Мне хочется убедить других, что феминистом быть круто»

Лидер проекта Pianoбой - о безумии на своих концертах, скандале с Yurcash, новом альбоме, правах женщин и вреде курения

17 ноября группа Pianoбой даст исторический для себя концерт — в столичном Дворце «Украина». Команда Дмитрия Шурова, которой больше к лицу клубный движ и фестивальный угар, будет покорять главную крепость украинской эстрады. Ожидаются несколько тысяч человек в мягких креслах.

Шоу в таком зале — очередной рубеж, за который интересно шагнуть Шурову. Член жюри «Х-фактор» с прошлого года. Амбассадор международного проекта HeForShe, который борется за права женщин. Автор музыки к фильмам и фешн-показам. Он реализует себя в разных сферах, но ключевым остается Pianoбой.

Со времени выхода третьего альбома Take Off (2015) Шуров не выпускал больших работ, только синглы. «Полуничне небо», «Все, Що Тебе Не Вбиває», «Підручник» — песни, которые помогают ему найти новых слушателей. Но те, кто следит за Шуровым с самого начала сольной карьеры, знают его как мастера крупной формы. Время пришло — ждем альбом к весне 2019-го. О том, как это случится, и многом другом мы поговорили с Дмитрием в один из прохладных осенних вечеров в Киеве.

«Какие мы альтернативщики? Мы делаем мейнстрим»

Что ты будешь искать для себя во Дворце «Украина», где все звучит очень сомнительно?

Да? А я был там на концертах с хорошим звуком. Сантана, последняя церемония YUNA… Эннио Морриконе, наверно, не показатель – он звучал тихо, явно не хотели спугнуть зрителей. Но у меня, если честно, плохой звук ассоциируется больше с киевским Дворцом спорта. Так что за звучание я не переживаю.

Дворец «Украина» — зал, в котором люди смогут увидеть наше шоу полноценно, не заглядывая через головы других зрителей. У Pianoбой впереди новый альбом, мне хочется, чтобы люди расслышали этот материал. Еще один важный момент: сыграть во Дворце «Украина» — это челлендж. Нишевые артисты и инди-музыканты туда просто не идут. А мы рискнули и не прогадали. Хотим на вечер переформатировать этот зал, превратить в piano-планету. Это будет не Pianoбой во Дворце «Украина», а наоборот.

А как быть с тем, что это консервативный сидячий зал?

Это проблема, но мы ее решим. Последние пару лет концерты Pianoбой в сидячих залах, как бы чинно они ни начинались, заканчиваются какой-то рванью. Понятно, что Дворец «Украина» — другой масштаб. Поэтому мы и заморочились с шоу. На нашем концерте есть место разным эмоциям: и послушать, и подумать, и посопереживать, и погрустить, и войти в транс, и уйти в разнос, напрыгаться и наплясаться.

Pianoбой – он про широту человеческого диапазона, про плюс и минус, про разные стороны человеческой сущности. Отсюда такая динамика музыкальная: недавно один критик сказал после концерта, что не видел группы, которая в одном концерте играет так тихо-душевно и так громко-разрывно (смеется).

Для Pianoбой контакт с людьми на концерте – главное. А залы – разновидности этого взаимодействия. Как говорил Брюс Ли: «Вода принимает форму того пространства, куда она попадает». Я не переживаю за судьбу этого концерта.

Ты уверен в себе. Приятно видеть.

Это не только моя заслуга. Я вижу разницу между Украиной до и после 2014 года. Раньше невозможно было представить себе, что нишевый артист будет покорять Дворец «Украина» или сидеть в жюри популярного талант-шоу на ТВ. А потом страна изменила отношение к своей музыке. Увидела, что кроме продюсерских проектов, скроенных по похожему шаблону, есть и независимые «альтернативные» артисты, идущие своим путем. «Альтернативные» в кавычках, потому что, ну, какие мы с Бабкиным, например, альтернативщики? В общемировом контексте мы делаем мейнстрим.

Да, Pianoбой будет покорять этот зал в одном концертном сезоне вместе с «ДахаБраха» и Сергеем Бабкиным.

«ДахаБраха» — это другое. Культурный феномен международного уровня. Группа, которая, состоявшись на Западе, сделала так, что ее невозможно стало не замечать. А Pianoбой здесь. Мы делаем не фольк, а мейнстрим-музыку. Для нас это очередной момент роста внутри Украины.

У нас нет своих Keane, Franz Ferdinand и Jungle не потому, что нет талантов. А потому, что, создавая подобную музыку, артисты должны много бороться

Для меня ключевым моментом роста проекта Pianoбой стал концерт в декабре 2016 года в Stereo Plaza.

Тогда я получил сцену того размера, который давно заслуживал. Кстати, тот концерт я играл на пределе сил, ведь он закрывал тур. Перед ним было выступление в Одессе, которое я выдержал только благодаря таблеткам. У меня был белый грим, как у Эдварда Руки-Ножницы, чтоб хоть немного скрыть болезненность.

Stereo Plaza – это было как вход в атмосферу после полета на Луну. Надо было это сделать под правильным углом, а потом чтобы еще парашют раскрылся. Все так и произошло. Зрители помогли сделать тот концерт.

Новый альбом – когда его ждать?

Конец зимы – начало весны. У людей нарисуется авитаминоз, а тут мы. Музыка как таковая, и Pianoбой в частности, имеет целебные свойства. В ней много энергии, силы. Это не может не заряжать. Во Дворце «Украина» мы сыграем почти все новые песни.

«Берите Назария Яремчука, Jamiroquai нервно курит в сторонке»

Недавно ты сказал, что «музыки в ее нынешнем виде, возможно, через 20 лет не будет». Можешь развить эту тему?

Недавно на пикнике мы слушали рандомный плейлист, который привел нас к песне A Design For Life группы Manic Street Preachers. В конце 90-х было много таких гимнов. Думаю, музыканты подсознательно чувствовали: скоро наступит 2000-й год и придет пиздец. 2000-й пришел, но конца света не случилось.

Начался сплошной ривайвл.

Да. И вот, мне кажется, уже тогда музыки в ее прежнем понимании не стало. То есть, я думаю, что в 2000-м таки все накрылось. Вскоре в нашу жизнь пришел искусственный интеллект, смартфоны… Я смотрел на Ted Talks лекцию Дэвида Бирна, где он говорит об эволюции музыки с точки зрения площадок. С улиц и ярмарок она перекочевала в церкви, потом в театры, клубы, на стадионы. Потом стали строить специальные концертные залы…

Другими словами, музыка меняется в зависимости от того, как ее слушают. Понятно, что поколение айфонов ждет, когда закончится интро и включится рифчик.

И, скорее всего, они не особо ждут альбомов.

Грести против течения мне не привыкать. Будущего альбома Pianoбой могло и не быть. Песни писались, а я ждал момента, когда сложится картина, меседж. Я решил, что пока не почувствую мощного смыслового заряда, альбом выпускать не буду.

Как ты понял, что картина сложилась?

Сложно объяснить. Сидел-сидел, и высидел. Для меня рождение альбома – сложный процесс. Я могу неделями играть только одну песню, и все. А потом чувствую, что у меня родилась крупная форма, и я должен ее отдать людям. Если поймал зверя на охоте, то его надо съесть.

У тебя есть мечта об альбоме, который ты бы хотел сделать? Абстрактная идея?

Я бы хотел сделать альбом, который будет в равной степени связан с западной традицией и украинскими корнями. Мы живем в условиях no roots. У нас нет многовековой традиции, как в Британии, где молодая группа появляется и не бьется головой в кирпичную стену, а соотносится с большим пластом.

Где нам искать эту традицию?

Вот возьмем первый альбом Назария Яремчука «Незрівняний світ краси». Это 1980 год. Записано в Киеве, в Доме звукозаписи. Там фанк, диско, баллады. Собрана элита того времени – Мирослав Скорик писал музыку к одной из песен. Там очень все круто. По звуку эта пластинка обставляет все советские премьеры того времени. Там весь мировой контекст – от Джеймса Брауна до Сары Воэн. Пластинку мне посоветовал продавец на «Кураж Базаре», когда я хотел купить ранний Jamiroquai. Он сказал: «Берите Яремчука, Jamiroquai нервно курит в сторонке».

Я вижу эти корни. И я готов о них рассказывать. Сделать не просто набор нот, а большую историю. Но это не будет иметь смысла, если письмо не дойдет до адресата – аудитории. У нас нет своих Keane, Franz Ferdinand и Jungle не потому, что нет талантов. А потому, что, создавая подобную музыку, артисты должны много бороться, чтобы ее донести. В итоге они становятся зажатыми, закомплексованными, несвободными. И усталыми.

«Проводницы поездов теперь ждут от меня автографов»

У меня, конечно, есть блок вопросов про «Х-фактор». Твой подопечный Миша Панчишин выиграл прошлый сезон. Ты интересуешься сейчас его судьбой?

Он теперь Пташкин, и у него вышла в октябре первая песня «Вода ледяная», сразу с клипом. Трек мне понравился. Миша после «Х-фактора» взял паузу для написания новых песен. Ему это все советовали сделать, и я в первую очередь. Рано пока делать выводы. MELOVIN вот понадобилось два года, чтобы выйти в самостоятельное плавание.

«Х-фактор» в целом стал для тебя серьезным челленджем?

Очень. Первый сезон дался крайне сложно. Он мне на многое открыл глаза.

Камера, известность, большая аудитория. Это большая нагрузка.

К чему ты клонишь? (Смеется)

К тому, что когда заходишь в такие плотные слои и получаешь столько внимания, непременно что-то открываешь в себе.

Внимание ко мне – это не новость. А вот то, что многие вещи, о которых ты думал до этого, оказались совершенно другими, это да.

Например?

Например, то, что основная аудитория «Х-фактора» — это не аудитория Pianoбой. Олег Винник попадает в нее идеально, Андрея Данилко и Настю Каменских она прекрасно знает. А меня зрители судили, не особо зная, что я делаю как артист. Это и стало для меня необычным опытом. Все это влияет на меня и каким-то образом проявляется в новых песнях.

Я не актер и не телеперсона со стажем, а музыкант. Именно ответственность за музыкальную сцену в стране заставляла меня дискутировать с участниками «Х-фактора», спорить с судьями, приезжать регулярно на репетиции конкурсантов, ругаться/дружить с их родителями. Возможно, я слишком серьезно отнесся к этой истории и забыл, что это телешоу, но иначе я не мог. Думаю, продюсеры на это и рассчитывали, когда приглашали меня в жюри.

Мы с сыном поехали в Гарлем. А там ты выходишь из станции метро – и попадаешь, по сути, в Африку. Там даже жарче было, чем в других районах

Как ты объясняешь себе причину твоего конфликта с Yurcash, который наехал на тебя в тексте своей версии песни Oops! I Did It Again и еще минувшим летом делал выпады в твою сторону в фейсбуке?

Возможно, он вылил на меня накопленную за 20 лет ненависть к украинскому шоу-бизнесу. Если честно, я до сих пор не понимаю, зачем он так поступил, ведь где я, а где шоу-бизнес. Но лично для меня эта история закончилась после финала «Х-фактор 8» в декабре прошлого года.

Популярность телеуровня как-то изменила твою жизнь?

Проводницы поездов теперь ждут от меня автографов. Диски и открытки для подписи постоянно с собой беру, иначе будут обижаться. Зато я могу их теперь попросить не включать кондиционер, когда мне это мешает. Я не испытываю какого-то напряжения в связи с возросшей популярностью, хотя недавно кайфонул в Нью-Йорке, где мог ездить в метро, не привлекая к себе интереса.

Я стараюсь извлекать из происходящего только хорошее. Стали куда более эффективными социальные проекты, в которых я участвую. У людей уже не возникает вопрос, кто я и откуда.

«Я открыл ногой дверь в кафе, где Чик Кориа играл для 70 человек»

Ты ездил в сентябре в Нью-Йорк в рамках кампании проекта HeForShe, который борется за гендерное равноправие. Что, по-твоему, надо делать в Украине, чтобы с правами женщин у нас все было ок?

Тут все начинается с простых вещей. На Западе эта программа работает уже четыре года. В Исландии приняли закон о равенстве зарплат мужчин и женщин. В компании Danone доля женщин среди менеджеров выросла с 13% до 42%. В офисах этой компании появились комнаты для кормления детей. Для Украины на сегодня это все звучит как фантастика.

Я играл недавно концерт для менеджеров одной компании. Там было 150 мужиков и ни одной женщины. Первый в моей жизни концерт исключительно для мужчин. Я был рад любой официантке в зале, мы чуть ли не с улицы хотели звать женщин на выступление.

В сферах, где работаем мы с тобой, уже давно поняли, что идеальный вариант коллектива – микс из мужчин и женщин. Чтобы так было во всех сферах, женщинам надо создавать условия для роста. И ведь это лишь одна из проблем. Есть ведь еще домашнее насилие и многое другое.

Когда мужчина помогает в чем-то женщине – это само по себе круто. Ты спрашиваешь, что нужно делать. Я отвечаю: если ты видишь несправедливость по отношению к женщине, сделай что-то. С этого должно все начинаться. У Украины жуткий имидж по этой части. И я хочу, приехав на следующий саммит HeForShe, рассказать о том, как мы изменились. Мне хочется достучаться до влиятельных людей в нашей стране и убедить их, что это круто – быть феминистом.

Какой в целом была твоя встреча с городом Нью-Йорком образца 2018 года?

Там со мной случилось несколько вещей, за которые в 16 лет я бы отдал какую-то из своих не очень нужных конечностей. Я спасался от дождя и открыл ногой дверь в кафе, где Чик Кориа играл для 70 человек. Купил за $50 место на баре, взял себе виски и слушал.

Мы с сыном поехали в Гарлем. Утром, а не вечером, конечно же. А там ты выходишь из станции метро – и попадаешь, по сути, в Африку. Там даже жарче было, чем в других районах. Запахи, общение, люди, английский язык – все не такое, каким ты это видел ранее. И это круто.

Но, в целом, вау-эффекта у меня не было. Я довольно много всего вижу в последние годы. Это был бы для меня шок лет 15 назад. Хотя любой музыкант обязан хотя бы раз в жизни увидеть Нью-Йорк. Это как Лондон, только тебя там еще и рады видеть. Там можно порвать себе жопу, но удовольствие от этого будет гарантированное. Знакомство с Америкой надо начинать именно с Нью-Йорка.

Как думаешь, почему там опять отстреливают рэперов?

Думаю, во всем виноват Кит Ричардс, который сказал, что ненавидит рэп. А если серьезно, не знаю, в чем тут фишка. Но разве их не всегда отстреливали?

И теперь они просто чаще попадают в ленты новостей?

Ну, да. А вообще, все, что мне хочется сказать по поводу рэпа: «Эминем вернулся». Я читаю его тексты и смеюсь. Мне сложно поверить, что у человека в таком возрасте есть столько злости, желаний, амбиций.

То есть, твои герои – не фрешмены?

В них разбирается мой сын, постоянно ставит их мне. А я не могу их отличить друг от друга.

«То, что в 20 лет было кризисом, теперь стало отпуском»

Ты два года назад бросил курить. Почему?

Я посреди тура 2016 года заболел. У вокалистов есть такая проблема – вместе с воздухом они запускают в легкие много того, что есть в этом воздухе. Поэтому они постоянно лечатся. Тогда для меня все закончилось воспалением легких, надо было что-то решать. Я решил, что дальше буду жить без курения.

Многое не дается так легко, как раньше, надо следить за собой. Но свой нынешний возраст я не променял бы ни на какой другой, даже если бы мог. Раньше я сочинял много фигни. Сейчас я пишу гораздо реже, но это всегда приводит к чему-то.

Общался как-то с актером театра – он сказал, что курение не так вредно для связок, как, например, банальные семечки.

Мне кажется, курение – это в принципе дурацкая привычка. У меня есть израильский друг, ему лет 80, и примерно сорок из них он уже не курит. У него всегда в кармане лежит пачка сигарет. Три раза в день после еды он достает сигарету, вертит ее в руках, вставляет в рот, а потом резко ломает и кладет в пепельницу. Так он курит.

С возрастом я понял, что вся синематографичность курения, все эти «успокоить нервы», «наладить общение» и так далее – не более, чем детство. Ничто внешнее не должно мешать человеку добиться того, чего он хочет. Или помогать. Когда становится ясно, что важно и что нет, мишура отваливается. Когда-то я каждые 15 минут делал cigarette break. Считал, что мне это нужно для переключения, чтобы кровь бежала быстрее…

Я мечтаю, чтобы Украина стала барабанщиком мира. У нашей страны нестройный пульс, но в нем большой потенциал

Старательно наполнял эту процедуру смыслами?

Да! Потому что мы наполняем смыслами даже свои дурацкие привычки. В 20 лет, когда ничего не пишется, ты называешь это творческим кризисом и страдаешь. А позже понимаешь, что это классно – можно полежать на диване и заняться накоплением. То, что раньше было кризисом, теперь стало отпуском. В моем случае это так.

Шесть лет назад в интервью ты мне сказал: «Украина – это басист мира». За это время что-то изменилось? Может, мы хотя бы струны перетянули? Или обновили гитару?

Мало что поменялось. Но теперь я могу сказать: я мечтаю, чтобы Украина стала барабанщиком мира. У нашей страны очень нестройный пульс, но в нем большой потенциал. К нам все чаще приезжают из-за рубежа бизнесмены, режиссеры и так далее, и не чтобы найти себе тут жену, а чтобы что-то делать. Украина может стать для них пульсом.

Здесь всегда будут идти хаотические процессы, всегда будет смешанная энергия. И это может задавать тренды для всего мира. Тех же «ДахаБраха» возьми – у них все на барабане основано. Украина может быть для мира таким барабаном. Разговоры, обещания, сомнения и связанная с ними депрессия – верю, что для нас это в прошлом.

Кем уж мы точно не станем для мира, так это капризным фронтменом. Такой уже есть. И не один. Давай следующий вопрос (смеется).

Все фото, кроме специально указанных: Надя Белик

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ: #янебоюсьспівати. Дмитрий Шуров