Игорь Григорьев: «Нынешний мир придуман 50-60-летними. А 30-летние им пользуются»

13 914

Российский музыкант, влюбленный в Украину, - о ксенофобии, группе KAZKA, Пошлой Молли, ужах, ежах и своем новом альбоме

Игорь Григорьев — российский музыкант, композитор и журналист. Основатель и первый главный редактор журнала ОМ, который был знаковым изданием конца 90-х и начала нулевых. Выпустил альбомы «Корнукопия» (2013) и «Темный угол» (2015). Сегодня, 6 ноября, вышел альбом «Святые» нового проекта Григорьева — ПАНАМА. Часть работы над ним была сделана в Украине — сведением альбома занимался музыкальный продюсер компании mamamusic Андрей Уренев.

Григорьева сильно притягивает Украина, и он хочет какой-то период пожить здесь. В последние месяцы он проводит много времени в нашей стране. В один из осенних дней и состоялся этот его разговор с журналистом Дмитрием Терешковым.

Игорь, ты снова в Украине и, судя по всему, проводишь здесь много времени. Что тебя сюда манит?

Начну с малого. Летом мы сделали небольшой промо-тур проекта ПАНАМА, над которым я здесь сейчас работаю. У нас было три города — Москва, Петербург и Киев. Понятно, что первый лайв группы с нуля — хуже репетиции, потому что сцена это не репбаза. У тебя может быть сто репетиций, но когда ты выходишь на сцену, там работает другая химия. Поэтому два первых концерта — это всегда плохо. Мы приехали в Киев на третий концерт, и то ли мы хорошо играли, то ли киевская публика была добра к нам, но нас прекрасно приняли на фестивале в ЮБК. И я решил, что хочу доделывать альбом здесь.

Киев настолько раскрепощен, что впитал тебя как родного?

Да, я приехал в Киев расстроенный, мол, ну, наверное, не то мы придумали. Но реакция меня взбодрила. Это малая причина.

Вторая причина побольше — это, собственно, город. Поверь мне как путешественнику с большим стажем — у вас отличный город. Место делают люди, которые в нем живут. А я очень антропоцентричен, то есть для меня, как классического мизантропа, человек имеет значение. Странно звучит, да? Но это факт. Мизантропы они такие, потому что обращают слишком много внимания на людей.

Так вот, представь себе, вышли мы ночью тут за вином, спускаемся в «Сільпо». Это суббота, около часа ночи, когда любой город в стельку пьян. В Москве мне тревожно гулять в это время.

И вот иду я по Андреевскому спуску с этим неприятным ощущением. И чем ниже спускаюсь к Подолу, тем больше поражаюсь ночному уличному вайбу — ни одного пьяного, ни одного уркагана. Пройдись по центру Москвы в субботу ночью – по голове получишь за розовые джинсы. У меня с моим другом так было.

Хочешь сказать, что в Украине низкий уровень ксенофобии?

Я не чувствую ее здесь вообще. Даже когда прямым текстом говорю, что я из Москвы.

Каким образом ты социализирован здесь? В каком кругу вращаешься?

За месяц у меня здесь появилось больше профессиональных связей, чем в Москве за предыдущие десять лет, которые я занимаюсь музыкой. Какие-то чудесные люди с презумпцией любви. Вот, например, мы начали сотрудничество с Андреем Уреневым (музыкальный продюсер компании mamamusic — ред.). Я его сегодня поздравил с успехом проекта KAZKA. 50 миллионов на Youtube для аудиоклипа — это серьезно.

То есть, в Украине ты связан человеческими отношениями, а не качеством или стоимостью студийной работы?

Да, мне нравится подход украинцев. Проблемы везде остаются одними и теми же, что в Москве, что в Киеве. Но тут другое к ним отношение. Выходишь из поезда в 6 утра и такой говоришь в воздух: вот бы сейчас вареников и просекко. И чудесным образом к 8 утра это материализуется на твоем столе. Но это ладно. Что касается работы. Альбом ПАНАМА танцевальный и экспериментальный. Я, как обычно, намешал туда всего, что мне нравится — от классического диско до уорлдбита. К нему нельзя подступиться с каким-то одним механизмом сведения. Каждый трек для инженера это вызов.

Например, малый рабочий барабан. Это самый капризный барабан с точки зрения грува. Он или тащит грув или просто тебя выбешивает. И вот только на одном треке мы меняли тут тембр без малого десяток раз. В Москве бы меня уже послали с моим перфекционизмом. Здесь же ребята понимают, что у меня особенный материал. Задерживаются в студии после смены, работают в выходные. Не потому что я им много плачу, а потому что они спокойно принимают вызов.

Связано ли это с тем, как Москва и Киев видит Григорьева? Где-то ты опостылевший король, а где-то убедительная экзотика?

Знаешь, я не чувствую, что я надоел или примелькался в Москве. Я настолько ее не люблю, что стараюсь минимизировать свое присутствие там до максимума. Можно так сказать? И, конечно, я в Москве больше известен, чем тут, но столько комплиментов, сколько я получил в Киеве за эти две недели, я не получал там много лет.

Вчера на вечеринке одна девушка бежала через весь зал ко мне с протянутым айфоном и кричала: “Пингвин! Пингвин! Я только что слушала вашего “Пингвина” (песня Игоря Григорьева, — ред.). Или вот на Подоле пошел в «Пузату Хату». И на этой площади перед харчевней другая девочка кружила вокруг меня, как оператор со стедикамом: “Вау, вау! Это же вы?” Я хочу сказать, что люди здесь более открытые, им не нужно залить глаза, чтобы расслабиться и сказать тебе что-то приятное.

Ты думаешь, мы настолько разные?

Да. Между украинцами и русскими столько же общего, сколько между ужом и ежом. Одна буква — «жо». И всё.

Есть у тебя стратегические виды на Украину?

Я бы хотел здесь жить. Мне нравятся люди, нравится климат. Я выпиваю здесь бутылку вина в день и у меня не болит голова. У вас отличные продукты. На Бессарабке я покупаю помидоры “микадо”, которых ни за что не может быть в Москве в принципе. Я же ведь сам родом с Юга и знаю толк в еде. Меня ни за что нельзя надуть “бакинскими” помидорами по цене какого-нибудь тропического манго. И еще нравится расслабленность этого города. После Москвы с толпами невротиков и психопатов Киев ощущается курортным городом. При этом по духу это вполне европейская столица.

Ты писал пост о том, что Украина музыкально если не впереди планеты всей, то впереди России точно. Какова природа этого отличия?

Возьмем международный успех упомянутой здесь KAZKA. Очевидно, что украинская песня — настоящее национальное достояние. Западу не интересны подделки под них. Мир просит от каждой нации чего-то уникального, никому другому больше не присущего. И успех украинской музыки зиждется на том, что здесь не отрывались от корней. Петь фолк в Украине в радость, а в России это что-то типа Бабкиной, какой-то не сильно художественный трэш.

В России в конце 80-х — начале 90-х, когда потихоньку распадалась страна, произошла настоящая культурная катастрофа. Были разорваны все связи с прошлым. Все прошлое было объявлено позорным «совком», и все стали хотеть так же, как в Европе или Америке.

Я сам формировал эту новую культуру в журнале ОМ. Но мы были маленьким изданием для узкого круга продвинутой молодежи. А по телевизору в это время крутили похабные «Рождественские встречи» Пугачевой. Александра Новикова выпустили из тюрьмы — на радио зашел блатняк, который начали почему-то называть шансоном. И такой ад творился 10 лет — с конца 80-х до конца 90-х.

И вот на таком перепутье взрослело новое поколение — те, которым сейчас 35 — 40 лет. Они осваивали Интернет, насыщались западной культурой. И им было противно все, что транслировали большие медиа, которые по инерции гнали «совок». И, надо сказать, гонят его до сих пор. И вот они разорвали эту пуповину с прошлым. Что категорически неправильно. В советском прошлом было столько прекрасного! А главное, там остались ответы на важнейшие вопросы «Кто мы?» и «Куда?»

Ты говоришь о том, что сейчас происходит в Украине после Майдана.

Я говорю сейчас больше о музыке. Такой феномен, как Нина Матвиенко, в России отсутствует. И это о многом говорит. Нина обожаема и панками, и истеблишментом. Я разговаривал с разными людьми. И когда говорил, что знаком с ней, что был у нее дома, и панк, и чиновник выпадали в осадок. У нас такой артистки нет. Такой могла бы быть Пугачева, но не добежала до победного финиша метров сто. Феномен Нины говорит о том, что здесь традиция не прерывалась.

Вот и KAZKA — это про корни. Украинский фолк, звучащий так, как и должен звучать сегодня. И так далее. Целый сонм великолепной украинской музыки.

А в российской новой музыке подобных примеров почему нет?

Есть Инна Желанная. Не особо желанная в России. Кажется, ее чаще можно слышать в Америке, чем на родине, где она мало кому нужна. То, чем занимаются молодые русские музыканты, это довольно умелое подражательство. Что-то типа хорошей китайской сборки айфона: в принципе, звонить можно, но завтра неожиданно может накрыться.

Я жду, когда сцену займут совсем новые молодые, те, кому сейчас 20 с чем-то. Что, в общем-то, уже происходит. Ценность этих Фейсов, Фараонов, Гречек и Монеточек в том, что они не лицемерят. Вообще, мне кажется, что их миссия снести на фиг систему пошлости и вранья, которая лично меня достала.

Приведи примеры в музыке, где мы от корней движемся, кроме KAZKA. ONUKA?

ONUKA, да, ДахаБраха. Да даже Дорн. Понятно, что он не фолк, но в его композициях, подаче и манерах слышно, что он украинский артист.

Если следовать твоей логике, у российских музыкантов нет шансов стать мировыми звездами, а украинских есть.

Слушай, русские не такой музыкальный народ, как украинцы. Потом язык. Молодые пытаются петь сейчас по-русски с английской артикуляцией. Например, так поет Данила Шейк (Daniel Shake, группа “Мы” — ред.). Дорн так поет тоже. Но, в общей сложности, русский очень грубый язык для западного слушателя. Я спрашивал иностранцев. Он им как наждачка по уху.

Почему такую популярность имеет группа Пошлая Молли? Откуда это, по твоему?

Потому что они нервные, живые и круто играют. Почему нет? Потом, знаешь, что еще мне нравится в новых двадцатилетних? У них нет вкусовых предрассудков. Я тебе скажу — в диетологии есть такое понятие как извращение вкуса. Это когда человек долго по нужде ест хуевую еду. В результате у него искажаются вкусовые представления. Он теряет нюх. Вот у этих молодых в силу того, что у них с детства интернет-доступ к широкому музыкальному столу, у них нет этих искажений.

Когда я им бросаю треки на тест, у них два вердикта: sexy и not sexy. Понимаешь? Что такое секси? Только живое. Мертвое – not sexy.

Это то, что подразумевает концепция метамодернизма, которая описывает современную культуру через непосредственность и искренность. Каковы же ценности этих молодых людей?

Нормальные ценности. Посмотри, кого недавно винтили на митингах против пенсионной реформы. Двадцатилетних. Чего они вышли на ментов? Им что, подняли плату за YouTube? Нет, они вышли за своих бабушек.

За бабушек? Это твое поколение было за и против всего на свете. А этим вообще все по барабану.

Нет. Они за свободу и против лицемерия. Что может быть серьезнее? Это цивилизационный протест. Not sexy? Тебе отказано жить вообще. Пойди застрелись.

Как ты, пятидесятилетний, сюда вписался? Тебе бы свой старый мир защищать.

Мой старый мир — это мир, которым вы сейчас пользуетесь. От кого его защищать? Наше поколение придумало Интернет, Google, iPhone, MTV, клипы, хип-хоп. Мир, в котором мы сейчас живем, полностью придуман нынешними 50-60-летними. А вы, тридцатилетние, им вульгарно пользуетесь. Ваше главное СМИ называлось Look At Me. Очень удачное название для органа поколения, смысл жизни которого сводится к заебашиванию лука. Нет, ты мне скажи, что вы сделали, кроме ресайклинговых стаканчиков для миндального фраппе?

А молодые сделают?

Я верю в это. Мы им дали фундамент нового мира, они на нем построят новый дом. Один Виталик Бутерин (основатель платформы Ethereum, — ред.) чего стоит! Я слушаю его и не понимаю ни слова, что он говорит. Иногда мне кажется, что это особи принципиально нового качества. Мне с ними интересно. И, кстати, в отличие от вас, тридцатилетних, они не называют меня Игорь Палычем и не обращаются на “вы”.

В 90-е обложки были расписаны на год вперед, потому что были герои, которых реально хотелось на них размещать. А сейчас кого ставить на обложку?

Можем по музыкальным именам пройтись, чтоб понятнее было? Монеточка?

Господи, она сама по себе совершенно неинтересна. Ее можно называть только в числе других и не в первых рядах. Сейчас не время больших артистов, как это было во времена Нирваны и Майкла Джексона. Последние большие артисты в России появились при мне — Мумий Тролль, Земфира, Ленинград, Дельфин и т.д. Поэтому сейчас есть смысл говорить о некоей волне. Еще рано называть имена, как явления.

Таковы правила цифрового мира. А если бы сейчас был ОМ, кто бы там на месте Земфиры и Мумий Тролль оказался ?

В том-то и дело, что ОМ сейчас быть не может. В 90-е обложки были расписаны на год вперед, потому что были герои, которых реально хотелось на них размещать. А сейчас кого ставить на обложку?

Сейчас вместо ОМ господствует Youtube. И как в этом новом мире может проявиться твоя музыка? Она, мягко говоря, странная очень, не для широкой аудитории. Вообще не понятно, для какой, на самом деле.

Ну, я же странный человек. Какая еще может быть музыка у странного человека? И потом, я не «Поющие трусы» (имеется в виду группа «Пающіє труси» — ред.), аудиторию которых точно просчитывают. Я просто транслирую себя, свои страхи, тайные желания, детские обиды. У меня разная музыка. Я начинал как декаденствующий поэт, потом сделал “Аттракцион”. Сейчас вот третий шаг — ПАНАМА. В этом проекте я решил пройтись с ревизией по разным танцевальным стилям — от пост-диско до уорлдбита. Альбом выйдет, посмотрим кому он понравится.

Если вернуться к корням, с которыми связь утеряна, может ты и есть это связующее звено в современной культуре? И отдуваешься сейчас за хипстеров, которые что-то упустили в свое время.

Я чувствую себя паромщиком, да. Может быть, это моя главная миссия.

На твой взгляд, что важно переосмыслить в российской культуре? И где ее корни в музыке? Они вообще есть?

Это и серьезный, и скользкий вопрос одновременно. Великие наши композиторы серьезно работали с корневой музыкой. Например, весь финал четвертой симфонии Чайковского построен на мелодии «Во поле березка стояла». А вообще, я не знаю есть ли русская музыка, как национальный феномен. Есть башкиры, удмурты, ханты, мансы. Есть Кострома, в конце концов. Помнишь, была группа “Иван Купала”: «Эй, Кострома, выходи!»? Но все это музыка малых народностей, между которыми мало чего общего.

Как в Советском Союзе, русского и украинца подгоняли под одну гребенку, называя это “новой общностью” — советским человеком. Часто русской музыкой называют ваши украинские частушки, хороводы, плачи. Поэтому я подозреваю, что русской музыкальной традиции нет как таковой.

А украинская традиция есть, но вместе с тем Украина переживает непростой период и порой прибегает к жестким мерам, регулирующим культурный процесс. Взять, например, законы о языковых квотах в медиа. Что ты об этом думаешь?

Думаю, что это обоснованно. Страна формирует свою целостность, идентичность, поэтому жесткие меры объяснимы. Киев — билингвальный город, а это, кстати, редкий феномен. Я билингвальных мест знаю немного. Может, Индия еще. Индусы начинают говорить на хинди, а потом резко переходят на английский, и обратно. В Украине тоже все одинаково владеют двумя языками. Украина — молодое государство, и, конечно, перекосы неизбежны, ведь вы только в процессе формирования.

А в чем мы еще, по-твоему, в начале пути? В России была мощная школа журналистики, например. В Украине все было иначе. А в музыкальной сфере? Российский менеджмент правда на порядок выше?

Русские в силу своей амбициозности быстро учатся. Например, наши кинооператоры научились делать красивую картинку, а кино как такового нет. То есть, мы преуспеваем в форме, но не по сути.

В Киеве я вижу много незаполненных лакун. Тот же Интернет. Еще я не вижу сильных лидеров мнений. Так часто бывает в городах, где все знают друг друга. Такой феномен коммунальной квартиры. Грубо говоря, вы все ходили в одну школу и сидели за одной партой. Поэтому вы друг для друга товарищи по сквоту. Все друг друга знают, как облупленных, все равны. В таких случаях на управление призывают какого-нибудь “рюрика”.

Что сейчас происходит с постсоветской эстрадой в России и Украине?

Весь украинский эстрадный “истеблишмент” сидит на Первом канале России, как мы видим. Ани Лорак сидит в жюри “Голоса” и бесит своей беспросветной тупостью и безвкусием. Там же сидит украинский Константин Меладзе. Мною весьма уважаемый, но ему не дают там слова. LOBODA — самая дорогая корпоративная артистка России. Киркоров заказывает песни аранжировщикам LOBODA в Киеве. По городу висят плакаты с Таисией Повалий. Все ждут нового альбома ЛУНА. Что тебе еще рассказать? Все ваши у нас.

А твоя подруга Любовь Успенская, тоже родом из Киева, она как?

Послушай, я, например, более плотно дружу с Катей Павловой из группы “Обе Две”. Мы чаще встречаемся и выпиваем с Катей, нежели с Любой. Что вам не дает покоя моя дружба с Любой? В каждом интервью вопросы про Любу. Спросите про Катю. С Любой все в порядке. Она не вылазит из “Урганта”, поет на премии GQ, у нее 15 концертов в месяц. И для этого Любе не нужно снимать трэшовые клипы и заигрывать с молодежью.

Ты имеешь в виду Киркорова? Но ты ведь тоже заигрываешь с молодежью.

Я с ней не заигрываю, я с ней сочиняю и играю музыку. Средний возраст музыкантов ПАНАМА 27 лет. И Люба Успенская, и Катя Павлова тоже участвуют в проекте. Никто ни с кем не заигрывает.

Мир меняется, в игру вступает новое поколение. Представители старого мира либо перестраиваются, либо медленно затухают. Как тогда объяснить успех Олега Винника?

Я не знаю, кто это такой, но здесь на улицах много афиш с ним. Судя по лицу, это какой-то артист для мерзкого среднего класса. Я ненавижу средний класс с их средним интеллектом и средним вкусом. Пока он будет процветать, невозможен никакой прорыв. Ни в музыке, ни в культуре в целом.

Как действовать артистам, которые становятся объектами ненависти в контексте украино-российских отношений?

Что ты хочешь? Страны находятся в состоянии необъявленной войны. Очевидно, невозможно усидеть на двух стульях, и всем нужно делать выбор, независимо от того, русский ты или украинец. Дитрих уехала из Германии, как только к власти пришли нацисты. Сидеть на двух стульях в такой ситуации невозможно. Если бы мне пришлось делать такой выбор сейчас, то я выбрал бы Украину.

Выбираешь Украину, но возвращаешься в Россию все-таки?

Я Россию не люблю по многим причинам. Но это и не значит, что я останусь надолго в Киеве. Я бы хотел путешествовать по миру. Мой дом помещается в мой чемодан. Мне пока не хочется его распаковывать. Я кочевник, номад. И пока позволяет возраст и здоровье, я буду мотаться по белу свету. У меня еще лет 15 в активе есть.