«Власть давит. На личность, творчество и тело художника»

3 780

Режиссер спектакля Burning Doors Николай Халезин – о политике, Олеге Сенцове, современном театре и будущем Украины

Два года назад Белорусский Свободный театр поставил в Лондоне спектакль о трех политзаключенных – Марии Алехиной, Петре Павленском и Олеге Сенцове. Театр давно уже вынужденно эмигрировал из Беларуси, базируется в Лондоне, о нем пишут легендарные критики. The New York Times в 2017-м внесли спектакль Burning Doors в тройку лучших постановок года.

6 и 7 ноября благодаря фронтмену группы «Бумбокс» Андрею Хлывнюку его наконец-то покажут в Украине на сцене киевского театра имени Франко (билеты — здесь).

Режиссер Burning Doors Николай Халезин рассказал Karabas LIVE о том, почему в этом проекте нет спекуляции на теме, о театре и миллениалах в будущем, а также о том, как важны истории.

Идея спектакля Burning Doors

Один из ведущих британских театров предложил нам написать пьесу о войне в Украине. Британские драматурги плохо себе представляют, что такое гибридная война и что вообще происходит, мы же в эту тему погружены. В итоге мы поняли, что хотим делать спектакль для себя и совсем о другом. Так возникла идея постановки о взаимоотношениях трех стран, которые связал один геополитический узел.

Мы решили, что лучше всего будет показать это через конфликт власти с художниками, которые раздражают режим своими действиями. Естественно сложилось три фигуры: Маша Алехина тогда вышла на свободу, Петя Павленский и Олег Сенцов находились в тюрьме. Между ними уже существовала связь:

– когда шел процесс над Pussy Riot, Павленский провел первую акцию: зашил себе нитками рот

– когда вынесли приговор Сенцову, Петр уже сидел в тюрьме и сказал, чтобы его дело переквалифицировали в терроризм, из солидарности с Олегом

Все три истории взаимосвязаны, но они и отличаются: в случае с Алехиной – давление власти на личность, с Павленским – давление на творчество, а с Сенцовым – давление на тело. Если их совместить, получается единое целое: власть давит на художника.

Позже мы задумались, какой писатель наиболее точно отразил то, что происходит сегодня в России. Современные авторы не попадали: одни недостаточно драматичны, другие слишком ироничны. В итоге поняли, что лицо нынешней России – Достоевский. Так в спектакль попали фрагменты из «Братьев Карамазовых» и «Идиота». Они уравновешивают композицию, объясняют, с какого ракурса смотреть на происходящее. Еще один литературный фрагмент взяли у Мишеля Фуко, чтобы сложилась идеологическая парадигма, которую исповедует российская политика: в одном случае удерживает у власти сумасшедшего, в другом – провоцирует Украину.

Театр ничего не объясняет

Театр может поставить вопросы и даже не пытаться искать ответы. Он создан для эмоций: актер отдает свои, зритель – свои; так рождается взаимоотношение внутри одного зала. Мы хотели, чтобы зритель получил ту долю эмоций, которая спровоцировала бы его интерес. И мы этого добились: много материалов в прессе по поводу спектакля, обсуждения темы, общественные дискуссии, дебаты в Парламенте Великобритании.

Показательная картинка: зритель выходит из зала, достает телефон и лезет в гугл, чтобы посмотреть, что там сейчас происходит с героями. Хотели рассказать историю, но получилось открыть внутренность происходящего. Видимо, потому такой успех.

Нельзя пришивать ко всему Гамлета и говорить, что это о нас; у меня вот нет ни замка, ни лошади

Больше не существует «чужого»

Когда рассказываешь историю правильно, показывая свой субъективный взгляд, людям становится интересно. Даже если бы суд доказал, что Сенцов виноват, я бы сказал: «Идите в задницу, он не виноват,» – это мое субъективное мнение. Люди следят за историей, им понятна суть проблемы.

Первое, что гуглят зрители, когда выходят после спектакля Burning Doors, это фамилия Сенцова. В третьей части об Олеге не произносится практически ни одного слова, и зритель хочет понять: за что может никого не убивший и ничего не испортивший человек получить 20 лет тюрьмы?

В постсоветском пространстве еще могут существовать мысли вроде «это не о нас, мы там не нужны», но мир изменился, теперь все слишком общее. Думали, что Россия – локальная украинская проблема, но теперь она стала проблемой всего мира. И творческие люди стали интересоваться: «А что там с Украиной?»

Актуальные темы в современном театре

Как-то мы приехали на украинский театральный шоукейс посмотреть и обсудить спектакли. Только отгремел Майдан, идет война, а нам показывают спектакли вроде «Эрика XIV»: какая-то чушь, никто не понимает, о чем речь. У вас сейчас огромное количество историй: мерзких, красивых, жизнеутверждающих, разочаровывающих – почему бы это не ставить? Нам сказали: «Ну, вот «Эрик XIV» тоже о современности».

Все, что происходит в Британии или в мире, сразу же выходит отражением на сцене. Это одно из правил игры: люди должны видеть проблему не только с точки зрения прессы, но и через призму искусства. Здесь вышел спектакль «Фотография 51» с Николь Кидман в главной роли. История о женщине, которая открыла ДНК, но Нобелевскую премию за это открытие получили четверо мужчин, а она вскоре умерла, в 37 лет. Все абсолютно совпало с тем, что происходило в обществе: как раз начались дискуссии о том, что мужчины и женщины за одну работу получают разные зарплаты. Вот это современный разговор о современных проблемах.

Нельзя пришивать ко всему Гамлета и говорить, что это о нас; у меня вот нет ни замка, ни лошади. Я хочу прийти в театр и понять, что у украинца болит. Меня отсылают к прессе, но ведь невозможно такой объем прессы съедать, хочется через живых людей понять. Украина проживает сегодня невероятный период, один из самых противоречивых: да, есть коррупция, но вместе с тем рассвет музыки и кулинарии; у вас это недооценивают.

Это не спекуляция

Что получит украинский театр, когда начнет говорить о войне, о Майдане, о людях? Сейчас занимаемся проектом с украинскими канадцами: история о том, как успешный музыкант канадской фолк-группы приезжает на Майдан. Просто собирает материал для фильма, но вскоре заражается этим: ходит на Майдан как на работу. Там он встречает девушку, певицу, она старше на 9 лет, с тремя детьми. Возникает невероятная любовь. Вот фолк-опера о Майдане. Но почему мы ставим ее в Британии с канадцами? Это же абсурд!

Получается, что наш театр – самый махровый спекулянт: всегда говорим о том, что происходит в мире. Был только один спектакль, который мы делали по классическому материалу – «Король Лир». Но мы его взяли только потому, что нам предложили поучаствовать в лондонской Культурной олимпиаде: 37 театров из 37 стран делали 37 спектаклей по Шекспиру.

Тему спекуляции мы много обсуждали с Андреем Хлывнюком. Так появилась идея фильма «Обратный билет»: о том, должен ли творческий человек иметь общественную миссию. Пришли к выводу, что не должен, а обязан. Потому что если в тюрьме сидит Сенцов, его голос должен усиливать Хлывнюк. Ну а кто еще? То же самое и со мной. Олег режиссер и я режиссер – я буду отстаивать его. Ведь если я окажусь в тюрьме, за меня будут стоять другие режиссеры.

Актриса идет в парламент и заявляет, что будет бороться за гуркхов, пока они не станут получать пенсию. В результате депутаты соглашаются проголосовать за новый закон

Я в отношении Украины оптимист

В отличие от большинства украинцев. Пока снимали с Андреем фильм, он постепенно трансформировался. Он всегда был социально ответственным человеком, но никогда не говорил этого вслух. Все помогали втихаря, а зачем так? Тебе судьба дала такую возможность: выходить на сцену, и перед тобой – тысячи людей. Ты потом споешь, порадуешь их, но сначала расскажи им то, что поможет другому.

Андрей разговаривал со Стивеном Долдри, режиссером фильмов «Жутко громко и запредельно близко», «Часы», «Чтец», сериала «Корона». И задал ему вопрос: «Тебе когда-нибудь говорили, что ты спекулируешь на своей социальной активности?» Стивен не мог понять, о чем речь, ведь он не зарабатывает на этом ничего. Известность? А сколько стоит известность?

Британская актриса Джоанна Ламли за свою жизнь провела около 70 социальных кампаний. Однажды она увидела по телевизору сюжет об одном гуркхе, который после демобилизации не мог содержать огромную семью. Гуркхи – это народность среди непальцев, у них специфически устроен организм, могут очень долго, не двигаясь, смотреть в одну точку, не испытывая болезненных ощущений. Традиционно батальоны гуркхов – это снайперы в британской армии и также традиционно они не получали пенсию после службы, поскольку не являются гражданами Великобритании. Джоанна Ламли идет в парламент и заявляет, что будет бороться за гуркхов, пока они не станут получать пенсию, создает мощнейшее лобби, говорит отдельно с каждым. В результате депутаты соглашаются проголосовать за новый закон. Позже, когда Джоанна прилетает в Непал, ее в аэропорту встречают десятки тысяч людей: они спасены, потому что их мужчины стали получать пенсию. Это спекуляция? Джоанна не получила от этого ничего, гонорары в кино от такого не растут.

Мы работаем с людьми, близкими нам по духу, и остаемся с ними надолго

2015 год, фестиваль I’m with the Banned в Лондоне. Мы думаем, кого приглашать из Украины. Естественно, в первую очередь все называют «Океан Ельзи», но они и так постоянно ездят в Лондон. Решили брать «Бумбокс». «Мы хотим, чтобы вы выступили на одной сцене с Дэвидом Гилмором», – написал я Леше Согомонову (продюсер «Бумбокс» – ред.). Он ответил: «Нам уже предлагали выступать в Кривом Роге с Metallica». Меня приняли за сумасшедшего.

Но в итоге все сложилось, а Дэвид Гилмор был впечатлен ребятами: «Не понимаю, почему они волновались, я всю жизнь играю с музыкантами такого класса». Там было много красивых моментов, которые нас очень сблизили. В Сашу Люлякина (барабанщик «Бумбокс» – ред.) Дэвид Гилмор вообще влюбился и признался, что никогда не играл таких сложных гармоний. Денису Левченко (бас-гитарист «Бумбокс» – ред.) после концерта позвонил отец и сказал: «Помнишь, я тебе говорил, чтобы ты нашел себе нормальную работу? Забудь. Это была херня». Такие вещи нам знакомы и понятны.

Позже мы стали заниматься разными общими проектами: актеры Свободного театра сыграли в клипе «Голый король», потом сняли с Андреем фильм, сделали художественную акцию в Каланчаке – концерт для украденной земли. В процессе подготовки спектакля Burning Doors появилась идея создать саундтрек, который будет построен только на ритмических рисунках: записали все с Сашей Люлякиным, а британский саунд-дизайнер Ричард Хаммартон сделал из этого шедевр.

Там звучат также белорусские песни, а русская каторжная открывает действие. Нам нужна была украинская песня, так что появилась потрясающая версия «Наодинці» в белорусском фолковом исполнении. Это было новое рождение композиции. Андрей прослезился, когда услышал, и стал посвящать ее на концертах Олегу.

Самое страшное – героизировать этих персонажей. Герои они или нет, не имеет значения для спектакля. Сенцов не планировал свой героизм, он хотел заниматься профессией

Между театром и акционизмом есть противоречия

Акционизм – это разовый продукт, который выстреливает в эмоциональный план. Если бы Павленский каждый вечер выходил на Красную площадь и прибивал себе мошонку, а люди ему аплодировали, это было бы странно. Театр замахивается на длительный эффект. Можно сыграть одну постановку 150 раз, но надо 150 раз отработать, отпеть и дать эмоцию.

Самое страшное – героизировать этих трех персонажей. Мнения могут разделяться: герои они или нет, не имеет значения для спектакля. Сенцов не планировал свой героизм, он хотел заниматься своей профессией. С Павленским у нас вообще сложно шел блок сцен: получался какой-то Павлик Морозов. Вот он – герой, а следователь – фашист. Петр писал нам прямо из тюрьмы тексты для спектакля, мы взяли еще и запись его допроса. Следователь допрашивает, а Павленский им манипулирует, провоцирует его. Но дело в том, что следователь задает вопросы откровенно, он искренне интересуется, а в результате уходит из прокуратуры и становится адвокатом. И героем получается не Павленский, а следователь. С ним произошла трансформация, а Петр остается прежним.

Я не принадлежу к числу тех людей, которые испытали бы страдальческое наслаждение из-за героической смерти Олега Сенцова. Я рад, что он прекратил голодовку. Было очевидно, что его будут кормить насильственно. Но, надеюсь, что у российских властей хватит ума правильно вывести его из голода, чтобы не убить органы. Натан Щаранский описывал в своей книге, как его принуждали есть, и это чудовищная история.

Будем дальше бороться за Олега. Я очень не хочу, чтобы он чувствовал какие-то угрызения совести – никого он не подвел. Он продемонстрировал невероятную силу. Конечно, когда тебе говорят, что тебя будут закачивать фармакологическими продуктами, пока будешь спать, ты не можешь этому противостоять.

Театральных стран очень мало в мире

К 2011 году Свободный театр посетил 40 стран, а сейчас новых добавляется мало. Не каждая страна может позволить себе привезти такой спектакль, как Burning Doors – это дорогая забава. В первые годы своего существования мы тщательно объездили Францию, но в какой-то момент перестали: им было интересно, пока это было дешево. А затем открылась Австралия и Италия, где у нас был карт-бланш (просили везти что угодно, на наше усмотрение). К страхам украинского театра у меня по этому поводу такой комментарий: «Если вы сами себе не нужны, конечно, вы и там никому не понадобитесь».

В Беларуси каждую неделю идет 3-4 наших спектакля, но все существует подпольно, в гараже. Ничего страшного в этом нет. В мире мы играем в королевских театрах, в одном только Лондоне играли на сценах пяти ведущих театров. Ну, а наш гараж – самое известное театральное пространство Беларуси в мире.

Бен Брэнтли – американский театральный критик номер один, о нем легенды ходят. Когда Бен стал ходить на спектакли Свободного театра и писать рецензии в The New York Times на каждый, это вызвало шквал негодования у актеров, которые играют на Бродвее: «Приезжают какие-то туземцы и Бен Брэнтли отзывается о каждой постановке, а мы играем на Бродвее по 40 лет и с нетерпением ждем, когда он хотя бы придет на спектакль!» А дальше происходит следующее: Бен Брэнтли прилетает в Минск и смотрит в подполье на наши работы. Позже выходит материал в The New York Times, где собраны три рецензии на спектакли Свободного театра. О Беларуси знают в мире так: там есть театр, он подпольный – с кем не бывает. Но театр есть.

Нас пугали клиповым мышлением, но сейчас лонгриды стали самыми востребованными, на YouTube появились крупноформатные видеопроекты

В Украине все начнет меняться с новым поколением

Когда к власти придут люди с совершенно другими ценностями. Сейчас можно рассчитывать на миллениалов, они мыслят иначе. В Британии они состоят в закрытых клубах бизнесменов, им около 30лет и они принимают решения вроде: «В этом году политики не могут решить проблему с водой в Гане. Что ж, собираем деньги и помогаем пяти странам, где не хватает воды». Никто не знает, кто этим занимается, какая-то компания АВС. У них денег куры не клюют, но есть социальная ответственность, они используют телефон вместо дорогих часов и развлекаются на Burning Man.

Богдан Чабан, член украинской команды Veterano Pizza – типичный миллениал, хипстер, который прошел войну, разбирается в музыке и движет идеи. Как-то сидели общались и Богдан начинает расспрашивать знакомого пилота, сколько будет стоить самолет, чтобы возить пиццу в Мариуполь. После подсчетов приходят к выводу, что это рентабельно. Это мозги не политиков, а тех, кто может что-то поменять.

Все увлеклись технологиями

VR, Teslasuit, огромные голограммы – мы тоже все это опробовали. Хотели сделать полностью VR-спектакль, работали с голографическим изображением человека. Старт был мощный, но динамика падает. И вдруг выстрелил социальный аспект, движения вроде #MeToo, акции, спровоцированные Путиным, Трампом и прочими. И про VR все забыли.

Люди будут и дальше играть на социальном поле. Нас пугали клиповым мышлением, но сейчас лонгриды стали самыми востребованными, на YouTube появились крупноформатные видеопроекты. VR не сможет заменить реальный театр. И литература не умрет.

Был период, когда мне нужно было делать визу в Украину, хотя как гражданину Беларуси или Британии она мне не нужна. Прихожу в посольство, а мне визу на два посещения дают. Я говорю: «Ребята, ну это же смешно. За то, что я делаю, мне можно ставить штамп «приезжай всегда!»

Андрій Хливнюк про Burning Doors, мистецтво та політику:

Мистецтво було, є і завжди буде невід’ємною частиною соціального життя людей і політики як його частини. Ніщо й ніколи не впливало на політичне життя так сильно, як мистецтво – без фізичних ушкоджень для адресата. Саме воно є рушієм усього прогресивного, і в політиці також.

Стосовно гурту «Бумбокс» і наших акцій на підтримку політв’язнів, я не очікую реакції. Моя єдина мета – інформувати людей про те, що відбувається, донести до них, що сьогодні тут існує кривава неправда, і вона стосується кожного.

Після вистави Burning Doors на деяких показах відбулися дискусії з режисером, продюсером, Машею Альохіною. У Британії і Канаді я також був присутній. Сподіваюся, так буде і в Україні.

Ми обговорюємо ці історії, як вплинуло тіло вистави на них, і як можна зарадити ситуації з політв’язнями. Єдиної реакції на Вільний театр, якої я очікую від людей зараз, – це купити квиток, допомогти сім’ям політв’язнів і побачити світовий бестселер наживо.