Виктория Полевая: «Искусство делает реальность не такой безумной»

Известный украинский композитор рассказала баянисту Роману Юсипею о музыке над нами и о возможности не умереть от истины

25 января в столичной Кирхе святой Екатерины Муниципальный хор «Киев» представит «Светлые песнопения» Виктории Полевой. Произведение на канонические тексты, создававшееся на протяжении двух десятилетий, лишь недавно обрело формы фундаментальной 60-минутной композиции.

По своей красоте и масштабу «Светлые песнопения» заслуживают того, чтобы войти в золотой фонд национальной культуры. О том, как пишутся такие произведения, и что движет современным художником, с композитором Викторией Полевой для Karabas Live поговорил Роман Юсипей.

«Симфония как принцип согласия и синергии»

Не все жанры бывают композитору одинаково близки. Кто-то не обращается к опере, кто-то к балету, кто-то не пишет симфоний. Что дает тебе обращение к хору?

Я никогда не выбирала жанр или способ изложения намеренно. Видимо, сам строй мысли композитора избирает форму выражения, и для меня хоровая ткань оказалась идеальной. С одной стороны, бесконечное множество тембровых вариаций, возможность передавать изменения света, звуковая дышащая, светящаяся масса, гибкий, пластичный, текучий как само время материал. С другой – мощь, единство, слияние массы в целое, «голос его как шум вод многих».

И еще, удивительная красота образа поющего человека, возможность передать, выявить это блаженство человечности. Когда-то я была потрясена исполнением хора Галины Горбатенко моей «Сугревушки». Наверное, это и предопределило многие будущие предпочтения.

Занимает ли цикл «Светлые песнопения» особое место в твоей жизни?

Мне трудно отделить это произведение от жизни. Более двадцати лет оно движется сквозь меня, а я сквозь него живу. Это как медлительное восхождение на большую гору, с остановками, спусками, движением вокруг, но все же вверх. Закончился этот процесс, когда возникла последняя часть «Христос воскресе» с тремя птицами – тремя сопрано, которые после финального аккорда запевают откуда-то сверху. Когда запели эти сладкоголосые птички, я поняла, что все стало на свои места и завершилось.

Как относительно маленькие части цикла срастаются в одну симфонию?

Разумеется, к классическому симфоническому циклу это произведение не имеет никакого отношения. Но есть еще «симфония» в церковной традиции (от греч. συμφωνία – «созвучие»)  как принцип согласия и синергии. В этом смысле «Светлые песнопения» – как органическое единство текстов, возвышенного строя, тематических элементов, внутреннего развития, стройной структуры целого и взаимодействия частей – симфония.

Думаю, что это очень киевское произведение, наполненное софийными образами просветления, света, духовного зрения. Оно тесно связано с киевскими храмовыми пространствами, особенно с Софией Киевской.

«Светлые песнопения» записаны и будут представлены камерным хором «Киев». Есть ли в звучании этого хора, в дирижерском почерке Николая Гобдича что-то, что накладывает на твою музыку определенный отпечаток?

Николай Гобдич привнес в мою музыку свою индивидуальную энергию и понимание жизни.  Его исполнение очень страстное, он добавил произведению динамики, нервности, остроты. Иногда его захлестывает эмоциональный поток, и тогда мне приходится заново узнавать то, что я написала.

Все-таки моя музыка из области внутреннего переживания, тихого прозрения, а всплески энергии зреют медленно. Но я доверилась Николаю как мастеру и очень рада этому сотрудничеству. Мы работали над записью партитуры несколько лет, и за это время я узнала о себе много нового. И это бесценно.

«Сквозь музыку просвечивает космос»

Что тебе хотелось бы изменить в украинском хоровом искусстве, на чем сделать акценты?

 У нас развита очень мощная школа хорового пения, которая признана во всем мире. Но подчас мне недостает более светлого, чистого, без выраженной вибрации качества звучания. Оно больше присуще европейской певческой традиции, но его стоило бы привить как инструмент и нашим хорам.

Еще мне бы хотелось, чтобы наши хористы владели разными манерами пения, чтобы это стало нормой. Византийская певческая традиция, сербское церковное пение, болгарское, восточная арабская мелизматика – все эти чудесные вещи еще не вошли в практику, а они очень хороши.

Хотелось бы, чтобы репертуар наших хоров был богаче. Ведь столько музыки написано за последнее время – невероятной, дивной, поражающей. А это как-то мало интересует хормейстеров. И ведь сейчас все доступно: и партитуры, и записи. Хор «Киев» в этом смысле – замечательное исключение.

У меня нет рационалистической картины мира. Нет твердой почвы под ногами. Я все время будто иду по воде. Бывает, и падаю, и тону

Композиторам с каким мышлением, мировоззрением противопоказана хоровая музыка?

Не думаю, что здесь возможны какие-то ограничения. Существует разнообразнейшая хоровая музыка, выражающая весь спектр современной бытийной проблематики. Шелси, Пендерецкий, Ноно, Лигети, Ксенакис, собственно, весь двадцатый век – это раздвижение мировоззренческих границ  хорового искусства.

Запретных тем, противопоказаний и исполнительских пределов давно не существует. Война, отчаяние, голод, смерть, эротика, ужас, сарказм, неразрешимость противоречий – все, что стало нормой для современного искусства, вошло и в хоровую традицию. Другое дело, что хор в какой-то мере является священным инструментом в богослужении. Целый репертуарный пласт связан именно с его служебной функцией. И это, безусловно, накладывает серьезные стилевые ограничения на композитора, работающего в таком жанре.

Что преобладает в тебе при написании сочинений на канонические тексты: смирение или творческий порыв? Служение или дерзновение?

Отвечу так: нет большего дерзновения, чем настоящее служение. И я бы рада дерзать служить истово, но в моем случае сами тексты меня пишут. Я их просто слушаю, но очень внимательно вслушиваюсь. И за некоторыми встает звучание, будто бы «глас хлада тонка».

Что это – смирение или дерзновение – взять то, что слышишь, и придать ему форму произведения?  Наверное, и то, и другое. А вот радость я испытываю. Очень сильную, когда произведение раскрывается перед тобой как цветок. Когда сквозь музыку просвечивает космос, как цветущий сад бытия.

Христианство: в чем его суть для тебя?

Суть христианства для меня – это возможность выйти из темницы своего «я». Преодоление отчуждения. Когда сокровенный человек сердца рождается в тебе и живет, а ближний становится для тебя важнее, чем ты сам.

У меня нет рационалистической картины мира. Нет твердой почвы под ногами. Я все время будто иду по воде. Бывает, и падаю, и тону.

«Как выжить в эпоху антропологической катастрофы»

О чем твоя музыка?

Не знаю. Возможно, о человеке… О его безмерной слабости и великих дарованиях. О силах, которые его окружают. О том, что его ждет в будущем. Я все время смотрю в живое. Мне нравятся люди, их противоречивость и родство с Небом. И нравится, что жизнь окружена тайной.

В чем заключается миссия композитора? Каково твое личное предназначение?

Это уже не важно, кто ты – композитор или кто-то другой. Просто искренность нужна. Ницше когда-то сказал: искусство нам дано для того, чтобы не умереть от истины. Искусство делает реальность не такой страшной, не такой безумной.

Я не уверена, но может быть, мое предназначение – принести в мир немного утешения через какие-то новые соединения музыкальной ткани. Возможно, они еще будут мне даны.

Что восхищает тебя в музыке других авторов? Что вызывает отторжение?

Равно в чужой ли, в своей ли музыке я восхищаюсь внутренней связью, присутствием тонкой связующей системы внутри. Когда я чую присутствие этого невидимого вещества, я испытываю восторг и блаженство. Как у Рильке: «Единое и внутримировое пространство все связует. И во мне летают птицы. К дальней вышине я устремляюсь и шумлю листвою…»

Меня пленяет всеобщая связь, тяготение в любой форме, то, «что движет солнце и светила». Мне все равно, у какого автора я это ощущаю. Ведь я уже давно не тот композитор, который ратовал за эстетическую чистоту. Это забавно даже вспоминать сейчас. Если произведение живое, а это сразу чувствуется, мне безразлична эстетика. Я расположена только к живому. Если этого нет, то мне скучно, и я ухожу.

Что способно открыть, показать миру современное украинское искусство?

Украина для меня – это Лавра, Днепр, храм Софии Киевской, сам город Киев как земная икона Небесного Иерусалима. Пещеры, святой Владимир, Петр Могила, философия сердца Сковороды, псалмы Шевченко, Шестов, Врубель, Булгаков… Все это создает семантическое поле такой насыщенности, что нет смысла в идее «открыть», «показать», «заявить о себе». Все это уже есть и неотменимо.

Вопрос, скорее, в весомости и своеобразии того, что украинская культура дает миру. И эта зона еще не вполне исследована. К примеру, архетип Софии-премудрости в украинском менталитете, который прослеживается с раннего средневековья в украинских философских текстах, гравюрах и фресках. По словам философа Сергея Борисовича Крымского, София предстает как воплощение радостного творчества, исходящего не из страдания. Это София, сопровождающая Бога-отца при творении мира, веселящаяся день и ночь.

К чему стимулирует художника нынешнее время, ситуация, окружение – эстетическое и социальное?

Вопрос можно поставить так: как выжить в эпоху антропологической катастрофы? Человек предельно уязвим и нынешняя моральная ситуация такова, что всякий смысл бытия утрачивается. Общество уходит в виртуальный мир спастись от удушья. Но я все-таки надеюсь, что «есть музыка над нами» и душевное омертвение еще преодолимо.

Когда-то я присутствовала на греческой литургии. Меня потрясло, как три старых грека пели ее. Звук не прерывался ни на мгновение, он становился телесным присутствием, настолько истово они служили. Там, где кто-то слабел, другой голос всегда подхватывал, усиливал свое напряжение на слабых местах брата. Не было никакой рассеянности, а чистое стояние в духе, настоящий подвиг.

Думаю, нынешнее время стимулирует человека к таким действиям. Только совместное делание, поддержка того, кто рядом, и духовная стойкость. Время индивидуалистов прошло.

Можешь ли ты представить свою жизнь без сочинения музыки?

Могу. Могу представить себе все что угодно. Теперь мне безразлично, кем быть. Все уже произошло. Осталась свобода, остался поиск цели, которую никто не видит, и я тоже.   Ощущение тишины, покоя, ожидания чего-то прекрасного и вечности. Как в детстве бывало. Надо быть просто человеком. А остальное – обрести дом. Невидимое пристанище. Тишину, наполненную присутствием.

Фото: Андрей Скакодуб

Премьера «Светлых песнопений» состоится 25 января в Кирхе святой Екатерины в Киеве. Вход свободный

ЧИТАТЬ ТАКЖЕ: Островной человек. К 80-летию Валентина Сильвестрова