Умка: «Оставаться частным человеком, не давать втягивать себя в дерьмо»

По просьбе Karabas Live украинский поэт Ия Кива пообщалась с российским музыкантом, поэтом и переводчиком Анной Герасимовой

Много ли в жизни надо для волшебства? А вот представьте.

Январский вечер. Киев. Подол. Улица Фроловская. В небольшой зал, расположившийся в подворотне за аркой старинного дома, один за другим прибывают люди, постепенно заполняя его собой, как спасительный ковчег. Кому-то нашлось место на стуле, кому-то на полу, кому-то на подоконнике. Кажется, будь оно на потолке, многие с удовольствием расположились бы и там. Вот мужчина, которому на вид не меньше шестидесяти, а вот девушка которой нет и двадцати. Вот типичный «неформал», а вот человек в пиджаке и брюках. Несмотря на то, что начало концерта задерживается, все исключительно доброжелательны.

Появляется она — маленькая хрупкая женщина в черном пальто с большим красным рюкзаком. И арт-пространство «Квартирники на Подоле» на три с половиной часа погружается в атмосферу радости — с песнями, чтением стихов на русском и литовском, с «раздачей слонов» в виде дисков и книг переводов поэта Генрикаса Радаускаса, с детским дуракавалянием и смехом, с драйвом и ощущением свободы.

После такого концерта улицы кажутся чуть более освещенными, а воздух — чуть более теплым и свежим. В тот день был не только концерт. Мы поговорили с Умкой о жизни, литературе, войне, любви к Литве и о том, как оставаться частным человеком и делать свое дело.

Анна Герасимова (Умка) – российская певица, рок-музыкант, поэт, переводчик, литературовед. Родилась в 1961 году в Москве. Закончила Литературный институт, защитила диссертацию о творчестве обэриутов (Александр Введенский, Даниил Хармс). Автор переводов на русский язык романов Джека Керуака «Бродяги дхармы» и «Биг Сур». С середины 1980-х годов записывает песни и выступает с концертами. До 2015 года работала с группой «Умка и Броневик», сейчас – с командой «Умка и Новый состав». Владеет английским, немецким и литовскими языками.

В одном из интервью вы использовали слова «правильная музыка». Эта «правильная музыка», какая она? А неправильная?

Я неверно выразилась. Я, очевидно, обращалась к аудитории, которая понимает «правильность» музыки так же, как я, и ей не надо ничего объяснять. Неправильной музыки не бывает, есть музыка и не музыка. Не музыка — это такое дерьмо, что о ней и говорить не хочется. Ее много, она отовсюду лезет. Можно не продолжать?

Конечно. А если перефразировать одно известное выражение, что есть музыка?

Понятия не имею. Я ведь не музыкант. Да и музыканты не всегда знают, что это такое. Я хорошо знаю, что такое литература и как ее делать, а вот музыка — субстанция загадочная, очень близкая к небесам. Смертный грех совершают те, кто пытается приспособить ее под свои грязные делишки.

Ваш образ жизни с постоянным пребыванием в дороге — это форма комфорта или скорее форма постоянного выхода из зоны комфорта?

И то, и другое. Еще несколько лет назад я не могла остановиться, неделя на одном месте меня страшно напрягала, хотелось опять побежать. Конечно, дорога дает ощущение бессмертия и осмысленности. Я могу писать, думать, отдыхать, наблюдать. На стационаре этого не получается: все время надо или делать что-то по хозяйству, или сидеть в компе. Не развлекаться, конечно, по делу. Сравнительно недавно опять научилась подолгу заниматься какой-то интересной работой: переводить, составлять книги и прочее. Сразу появился смысл и дома посидеть. У меня ведь долго не было дома, я сильно отвыкла от некочевой жизни. Приходится привыкать. Иногда тело уже не тянет того, что задумала голова. Хотя оно старается, как может.

При советской власти на «дружбу народов» делали большой упор, по своим низким политическим соображениям. А сейчас никому нет до этого дела

Давайте об этой интересной работе. Вы подготовили собрание сочинений Александра Введенского «Всё». Как долго вы работали над книгой, как это было?

Долго. Года полтора. Если не считать нескольких лет предварительной работы давным-давно, тридцать лет назад, когда я еще диссертацию свою знаменитую писала и сидела в архиве. Это было довольно ужасно, так как я совершенно не собиралась возвращаться к филологии, сделала это только ради Введенского — и вот, видите, втянулась, будь оно проклято сто раз. А ведь решила бросить это дело навсегда. Черт бы побрал эти буковки! Но, видать, никуда я от них не денусь. Еще ведь пришлось переучиваться с бумажек на компьютерную верстку, я вообще люто ненавижу все, что связано с компьютером и цифровыми технологиями в целом.

В 2012 году у вас вышла книга стихов «Стишки для детей и дураков»? Почему такое название и какие стихи в нее вошли? 

Издательство само решило ее для меня издать, как награду за Введенского, очень трогательно. «Книгой» я бы эту брошюрку не назвала. В названии — цитата Хармса, который одну свою ненаписанную пьесу так в подзаголовке и аттестовал. Вошли туда главным образом те немногие стишки, в которых нет неприличных слов и вообще ничего такого особо неуставного. Это был главный критерий отбора. Там картинки хорошие, рисовала Кристина, мама моего внука.

Если бы вам пришлось убеждать людей читать обэриутов, что бы вы сказали?

Если бы люди не хотели читать обэриутов или вообще читать, я была бы последним человеком, который их убеждал бы это делать. Как прекрасно сказал тот же Хармс, «скоты не должны смеяться».

Как вы выбираете тех, кого собираетесь переводить? Какими критериями руководствуетесь в оценке собственных и чужих переводов?

По любви выбираю. Я вообще довольно редко это делаю, считанных людей переводила. Зато уж если берусь за дело, то всерьез. Вот, например, литовцев — не с бору по сосенке, а целыми книгами. Еще и снабжаю иногда биографическими документами, письмами, дневниками, интервью — как Введенского или Константина Вагинова. Делаю такую книжку, какую мне самой нравилось бы читать.

У меня нет четких критериев, я руководствуюсь интуицией, так называемым чутьем. Иначе и нельзя. Говно видать издалека, гениальную вещь — тоже, да и середнячок угадывается мгновенно. Это совершенно не сложно.

Можете назвать пять книг, которые оказали на вас значительное влияние?

По хронологии: «Винни-Пух», «Три мушкетера», «Преступление и наказание», «Мастер и Маргарита», «Фиеста».

Ваша любовь к литовской культуре, в частности переводы литовских поэтов, — это продолжение детских впечатлений и переводческой деятельности родителей?

Отчасти продолжение. Если бы не мама, я не знала бы литовского. Мне сложно судить, как я жила бы без Литвы, без литовского языка — я к этому привыкла с детства. Вы, конечно, мало о ней знаете и вряд ли узнаете больше — сейчас никому эта самая «дружба народов» не уперлась вообще. При советской власти на это делали большой упор, по своим низким политическим соображениям, а сейчас никому нет до этого дела. Я занимаюсь этим, потому что люди, которые знали бы литовский и умели бы переводить — наперечет, а поэты хорошие есть, и мозг просто естественным образом берется за эту работу.

Какой формат выступлений вам больше нравится: камерный, уличный, стадионный?

Я играю одинаково везде: и на кухне, и в кафе, и в большом зале, и на стадионе играла бы так же, если б звали. Никакого формата я тут не вижу. Единственное, на улице играть противно, потому что это превращается в механическое попрошайничество, и вообще не особо комфортно. Почему, кстати, вы не назвали единственный нормальный и самый распространенный «формат» — клубный? Я только не люблю, когда зал пустой или полупустой, и когда он слишком заорганизованный, как комсомольское собрание. Все остальное меня устраивает.

Свободы не существует. Есть ощущение свободы. Маленький ребенок несвободен в крайней степени, однако он этого не ощущает и счастлив

Траектория ваших путешествий и выступлений имеет постоянные точки? Есть ли какие-то страны и города, которые вам особенно дороги? Места, где выступаете каждый год, что бы ни случилось? 

Есть. Москва, Питер, Новосибирск, Екатеринбург, Пермь, Минск, Рига, Вильнюс. Раньше в этот список еще входили Харьков, Киев, Донецк, Севастополь, теперь с ними чуть сложнее. Из заграницы — Берлин, Чикаго, Нью-Йорк, Сан-Франциско. Тоже уже не каждый год.

Кстати, о чуть сложнее. Война в Донбассе и оккупация Крыма как-то повлияли на вас и вашу жизнь? Что вы обо всем этом думаете?

Я ненавижу войну во всех ее проявлениях.

В условиях гибридных войн, постоянных терактов и утраты чувства стабильности, какой вам видится задача человека? Как с этим дивным новым миром справляться?

Эту задачу прекрасно сформулировал Бродский: «Оставаться частным человеком». Не вестись, не давать себя втягивать в это дерьмо.

Но общество нередко предъявляет к публичным людям требование занять какую-то гражданскую позицию. Пытались ли вас вопросом «ты за кого?» призвать к ответу?

Пытались немногочисленные дураки, но не особо настаивали, потому что, во-первых, мое мнение мало кого интересует, а, во-вторых, и так понятно, что я сама по себе и ни за кого, а только против войны. В общем-то, я не являюсь публичным человеком, что меня весьма радует.

Вы всегда ощущали себя свободной или была какая-то точка входа в это состояние?

Ну, вообще свободы не существует. Есть ощущение свободы. Маленький ребенок несвободен в крайней степени, однако он этого не ощущает и счастлив. Наше ощущение свободы — возвращение в это детское состояние.

У вас есть собственное определение свободы?

Когда-то я говорила, что свобода — это возможность с**баться. В общем-то, так оно и есть.

А счастья?

Счастье — наверное, то же самое, плюс возможность и способность вернуться.

Вы часто играете концерты за очень маленькие деньги или бесплатно, но при этом можете попросить перечислить на карту что-то в соцсетях, когда нужно. Не брать больше, чем необходимо, — это философия или такой вариант честности?

Это единственный способ продержаться на плаву. Серьезного «пиара» у нас нет и быть не может. Сейчас проект должен быть или коммерческим, или поддерживаться каким-то заинтересованным спонсором. У нас нет ни того, ни другого. А делать дорогой вход — вы же первые и не придете, скажете: «Совсем Умка совесть потеряла». А я люблю видеть перед собой полный зал. Имущественное расслоение стало еще серьезнее, чем в 90-е, значит, надо опять возвращаться к схеме «плати, сколько можешь, или не плати вовсе». Мне легче пройти с пакетом по залу, говоря что-то вроде «сами мы не местные», чем бегать на вход, протаскивая сквозь «список» топчущихся на входе друзей. Нет тут ни философии, ни честности, один трезвый расчет.

Ваша публика — она какая? Есть признаки, по которым вы безошибочно определите «своего»?

Она веселая и одновременно умная. По нынешним временам довольно редкий случай. Особенно в последнее время, когда те, кто считают себя умными, как правило, думают, что все вокруг уже так херово, что веселиться никак нельзя. Это очень глупо: бывало и херовее, а что будет — вообще неизвестно, так что повеселиться самое время. Определяю по глазам, да хоть в толпе, безошибочно. Часто люди, которых я увидела в толпе, подходят и здороваются, узнают меня. Иногда у них при этом в наушниках играет Умка.

Вы производите впечатление человека закрытого, но в то же время общительного. Насколько для вас важен фидбэк и неформальное общение с поклонниками?

Весьма важен. Это главная часть моей работы. Иногда после концертов мы еще сидим с ними и говорим часа два. Я вполне общительный человек, но лезть ко мне в душу — неблагодарное занятие. Очень веселят попытки некоторых слушателей «отгрызть кусочек» после концерта, пока, значит, артист тепленький. Раньше это действительно лишало последних сил, но теперь там железная стена.

Мне крайне не нравится слово «поклонники». Ненавижу, когда мне кланяются. Я таких кланяющихся вижу за версту и стараюсь избегать. Я хочу разговора на равных.

Есть страны, где вы еще не выступали, но очень хотели бы?

Хотелось бы просто побывать, а играть не обязательно: в Австралии, Японии, Латинской Америке, например. Но чем дальше, тем больше понимаю, что вряд ли это удастся. Ну и ничего.

В современной литературе практически отсутствует образ будущего, и не только в литературе. Это вообще примета времени. У вас есть своя версия будущего?

Нет. Как сказал Пастернак, «будущее — худшая из абстракций, ибо его не существует». И утопия, и паранойя одинаково претят мне. Надо жить сегодняшним днем и пытаться сделать все как следует, а не мечтать и не бояться.

Фото предоставлены организаторами концерта Умки в Киеве