Евгений Федоров: «Язык ненависти — это защитная реакция»

Лидер российской группы Tequilajazzz рассказал Karabas Live об эстраде прошлого, работе над сериалами и о том, как ему приснился Путин

Первый раз я услышал группу Tequilajazzz в лет тринадцать. Девяносто пятый год не сулил особых открытий, только если они были не из Европы и Америки. А тут вышло все иначе. И понеслось. От альбома «Стреляли» до альбома «Журнал Живого» все было одной общей картиной. Звука и света, земного и надземного.

Сегодня лидер группы Евгений Федоров после долгого перерыва снова концертирует со своей командой, и не только с ней. Перед единственным спонтанным концертом Tequilajazzz  в Одессе (10 декабря) я поговорил с Женей о новой крови в составе группы, новых работах его проектов Zorge и Optimystica Orchestra, о геополитическом мракобесии, ощущении от возвращения в Украину и о многом другом. И, конечно, о предстоящем концерте Tequilajazzz 17 апреля следующего года в Киеве.

Tequilajazzz сегодня переживает второе рождение или это такая вынужденная необходимость времени?

Нет, не могу сказать, что это вынужденная необходимость. И в связи с чем она могла бы быть?

Может, со спросом на вашу музыку?

Да нет, я не знаю, насколько вырос спрос за это время. Но мы видим, что публика соскучилась, и они сами это говорят, наши слушатели. Так что вынужденной необходимости нет никакой. У нас недавно был юбилейный год, когда мы объединялись, чтобы отмечать день рождения, поочередно, потому что мы все одногодки, отцы-основатели. Саша, Костя и я (имеются в виду барабанщик Александр «Дусер» Воронов и экс-гитарист Константин Федоров – ред.). У нас не было планов, мы хотели просто шумно и бурно отметить. Радостно и полноценно, вместе со всеми тремя моими коллективами – Zorge, Tequilajazzz и Optimystica Orchestra. И как-то оно само по себе продолжилось и обрелась новая кровь. У нас два новых человека появилось – гитаристы Костя Чалых и Роман Шатохин. Это дало мощный толчок: во-первых, пересмотреть какие-то старые вещи, которые были не доделаны и не додуманы и в свое время по разным причинам оставлены на самотек. Сейчас все доделывается. Это интересный эксперимент, когда ты смотришь на свою музыку через какую-то другую призму.

Ваша публика как-то обновилась?

В зале становится много людей, которые годятся в ровесники самой группе, а то и моложе. Это забавно в каком-то смысле.

Нет ли опаски, что в связи с новой кровью в Текиле невоплощенные идеи твоего другого концептуального коллектива Zorge, могут воплотиться сейчас?

Все-таки это другая музыка, и в силу индивидуальности, которая там и там присутствует, это абсолютно разные подходы.

Но обе группы держатся на тебе…

Я бы не сказал так. Есть определяющие факторы, которые, может быть, не заметны за моей блестящей лысой фигурой. Но на самом деле, в TequilaJazzz многое решает Сашина манера игры на барабанах, а в Zorge – гитарное мышление Димы Зильперта. Оно там все другое в гитарном смысле, нежели в Текиле, абсолютно иной подход, и тонкие ценители замечают это. Так что общее – лишь моя фигура, но я даже на бас-гитаре в этих двух группах играю по-разному, и медиаторы у меня разные по толщине. В TequilaJazzz более олдскульная и широкомазковая история, фактура музыкальная более грубая. Чего не скажешь о Zorge, где все либо подвержено тщательному заострению углов, либо сглаживанию в тех местах, где это нужно. Там много делается на нюансах, языковом дизайне, я бы сказал. Здесь фундаментальная история.

Когда работали над «Монголоидом», мы предугадали то, во что погружена сейчас наша страна и соседняя с нами прекрасная страна

У Zorge обновился состав. Как обстоят дела с вашей незаконченной работой «Монголоид»?

Да, у нас новый барабанщик и клавишница. Проект не закончен, мы не успели его записать в связи со всеми репетициями и подготовками. Лето ушло на подготовку нового состава. Все застопорилось еще и потому, потому что мы решили записать альбом и часть идей, предназначенных для «Монголоида», реализовалось в пластинке «Что мы знаем о равновесии?» И второе, у нас оказались если не пророческие, то какие-то предугадывающие геополитический кошмар вещи при подготовке материала. Мы предугадали то, во что погружена сейчас наша страна и соседняя с нами прекрасная страна. Мы ведем себя крайне аккуратно, чтобы не спровоцировать. Бог его знает, как отразятся наши слова. Много раз я это наблюдал на мелком бытовом уровне, а сейчас наблюдаю на геополитическом. Поэтому нам пришлось переделать весь сюжет, поменять всю географию.

Насколько на сегодня ты погружен в Optimystica Orchestra? У вас немало концертов, вы записали альбом «Соленый, как солнце», выпустили концертный альбом и фильм «Все, что делает река»…

Это музыка моего детства. То же самое, когда берете любого рок-исполнителя, и он записывает пластинку с блюзами. Блюзы – это то, на чем человек вырос и через что вошел в музыкальный мир. Я не могу похвастаться, как и многие, рожденные в СССР, что я пришел в музыку через блюз или уличных музыкантов, потому что у нас этого не было.

Так что это просто музыка моего детства, у меня родители музыканты, отец играл точно в таком же оркестре, руководил им. Это была эстрада 60-х, времен оттепели и пост-оттепели, вполне конкурентоспособная на мировом уровне. Easy listening и эстрадную музыку в России играли и сочиняли не хуже, потому что композиторы были превосходные. И поэты-песенники тоже. Я среди этой музыки рос, и все, что сейчас делаю, это оммаж той эстетики, которая на меня очень повлияла. Я к рок-музыке пришел уже будучи здоровым лбом, где-то в тринадцать лет, это довольно поздно. До этого слушал джаз с папой, и все вот это. Так что это традиционная музыка, и пластинка в таком  же традиционном жанре.

В фильме-концерте «Все, что делает река», ты говоришь, что не считаешь себя профессионалом в музыке и все время чему-то учишься. Насколько трансформируется твое понимание музыки со временем? В чем разница между Женей 1996 года и Женей 2016-го?

Чем старше становлюсь, тем больше понимаю, насколько я ничего не умею и не знаю. Это ежегодное открытие, которое перманентно сейчас происходит. Замечаю, что не знаю этого, и этого, и десятого. Речь о самых постыдных каких-то вещах, что совершенно естественно для другого человека, который вырос в иной среде. Мы были лишены полных альбомов Beatles, были только миньончики с надоевшими к какому-то моменту песнями. Невозможно было слушать одно и то же. Мы были многого лишены. Информация была если не под запретом, то под жестким контролем. Она выходила жидкими ручейками, поэтому приходится до сих пор самообразовываться в профессиональном смысле, хотя я не люблю это слово. Просто для того чтобы какие-то вещи записать и придумать, необходимы навыки, которых у меня в большинстве случаев нет. Приходится все время обучаться, и сейчас я смотрю с ужасом на Женю, как ты сказал, 1996 года.

Это злой Женя был?

Да почему злой?

В плане музыки.

Добрые мои ипостаси не все слышали. В первом альбоме Optimystica Orchestra есть песни 1990 года, если не 1989-го. Во время самых первых лет Tequilajazzz я по утрам и по вечерам (по выходным – и днем) пел в церковном хоре за деньги. То есть, я не ходил петь литургии, как бабушка-энтузиастка, а зарабатывал. И делал это с большим удовольствием. Утром пел в хоре, а вечером в клубе TaMtAm среди оголтелых неформальных ребят. Я же весы, меня качает из стороны в сторону, и крайне полярные вещи присутствуют постоянно. С возрастом я пытаюсь это, во-первых, контролировать, а, во-вторых, использовать. Существование одновременно Optimystica Orchestra и Tequilajazzz тому свидетельство.

Судя по фейсбуку, у тебя в конце года дедлайн в киномузыке. Раньше ты много работал с независимым кино, выставками и театральными постановками, и было видно, что тебя это возбуждает как автора. Насколько сегодня материал, с которым ты работаешь, возбуждает тебя?

Лет пять тому назад мне звонили люди, просили что-то сделать для очередного не особо удачного сериала. И я делал, причем с большим удовольствием, потому что никогда в жизни передо мной не ставили рамок. Обращались люди, которые знали, что могу сделать, в каком жанре это будет, и пробивали мою кандидатуру у больших продюсеров. Потому что артхаусное-то звучание в итоге. Многие на это шли, кто-то жалел потом, кто-то нет. И сегодня все, что удается делать, мне нравится. Как это ни смешно прозвучит, но сериал «Тайны следствия», который мы делали 16 сезонов начиная с 2000 года, мне нравится озвучивать. Меня никто не ограничивает и дает порой разные смешные задачи, как то имитация старого русского романса или блатнячок написать. С точки зрения работы со стилем это полезно и прикольно, так как дает возможность многое проанализировать. И в целом челлендж для самого себя, и никаких тебе рамок.  Плюс у меня две работы еще. Одна, если получится, станет неким ответом «Настоящему детективу». Это будет мрачная, правдивая история без прикрас. Вторая – роуд-муви, полнометражный мистический фильм.

Кто мне прямые вопросы задает, тот прямые ответы и получает. В России есть ресурсы, которые не стесняются спрашивать и потом не боятся печатать

Сериалы в России становятся лучше, так как у продюсеров есть примеры каналов HBO и Netflix. С этим работать интересно. А мыло, которое надо делать левой ногой, мне не предлагают никогда. Мои режиссеры прекрасно знают,  чем я занимаюсь, они ходят на наши концерты. Так что кино по-прежнему будоражит и позволяет обучаться. Я пытаюсь идти в ногу с технологиями, не отставать, использовать все время какие-то новые инструменты. Это хороший плацдарм для новых звуков, поле экспериментов, которое потом находит применение и в рок-группе, и в поп-ансамбле. Хорошая школа для набивания руки в ремесле.

Однажды ты сказал, что лодка Курск не утонула, и что государство дистанцировалось в той ситуации. Учитывая то, что сейчас происходит дикое геополитическое мракобесие, насколько много ты не договариваешь и насколько часто понимаешь, что говорить некому?

Во-первых, многие не услышат, ведь я столько раз уже все проговорил. Кому надо услышать, тот услышит. Кто прямые вопросы задает, тот прямые ответы и получает. Есть ресурсы, которые не стесняются спрашивать и потом не боятся печатать. Вот сейчас был тур по уральским городам, там локальные сайты задавали прямые вопросы и получили прямые ответы, а потом все было напечатано.

Не боишься последствий?

Я не боюсь, потому что бояться стоит не властей, а как раз людей. Те, кто этим занимается во власти, я уверен, те же люди, с которыми мы были рядом на концертах. Такие геополитические романтики, фантазеры, которые чуть побольше Дугина (Александр Дугин, российский философ и общественный деятель – ред.) читали и которые с нами сидят вместе в одном условном «Жан-Жаке» (сеть кафе в России – ред.). Но потом ты идешь на саундчек в клуб «Китайский Летчик», а он идет к себе на работу в администрацию президента. И там продолжает фантазировать. А результат фантазии – это брожение народных масс, в которой уже есть опасность.

Напрямую обращаться к народным массам нет смысла, потому что они не являются моей целевой аудиторией и среди народных масс меня не знает вообще никто. Поэтому есть смысл что-то говорить среди своих, но порой это бессмысленно, потому что если люди становятся на свою точку зрения, то они с нее уже не сходят. Все эти наши споры фейсбучные, сводящиеся к срачу и, в лучшем случае, к взаимному расфренживанию, ни к чему в итоге не приводят. Люди не сходят с позиций, на которые когда-то встали.

Мнение менять мало кто способен. Я дважды менял свое мнение о нашем президенте. В первый раз, когда он мне приснился, в какой-то бытовой абсолютно истории. Мы с ним общались на неполитические темы. Я проснулся и со смехом подумал, что отношусь к нему, как будто он мой знакомый. А у меня среди знакомых много мудаков, которые не правы, которые плохо ведут себя с женами, и я с ними не ругаюсь чаще всего. Ладно, свои чуваки, делайте что хотите. В общем, я ощущаю его своим знакомым, и он обрел персонификацию в моих глазах. Я стал к нему легче относиться по-человечески, но не в политическом смысле.

Второй раз – случай, когда мы в Грузии посетили места, в которых он якобы вырос и жил в течение нескольких лет у матери. Там каждый тебе скажет, где живет мама Путина. Невозможно купить и заставить говорить неправду целое гигантское село, где любой человек знает, где он жил. Я когда увидел этот дом, где прошло его детство, я стал относиться к этому проще и декларировать личную неприязнь попросту перестал. Хотя раньше этим занимался постоянно.

У меня больше вопросов к его бесчисленным консультантам, всем этим кураторам, которые сидят в коридорах, ходят из кабинета в кабинет. Они же все поклонники Гребенщикова, и так далее. Это же не те мясные хари, которые заседают в нашем высшем законодательном органе, это совершенно другие люди. Соответственно, они сознательно манипулируют народными массами. Короче, поле экспериментов не прекратило свою деятельность. И не участвовать  в этом будоражении масс – стремно.

Когда ты в сети наблюдаешь среди своих условных друзей, которые раньше молчали, тотальный язык ненависти и нетерпимости к обретенным врагам, ты задаешь себе вопрос: «Хочу ли я здесь дальше жить или хочу уехать?»
Постоянно задаю.

Находишь ответ?
Нет пока. Я хочу жить в России, в той, которую я хотел бы видеть. Мне нравится язык, нравятся люди, которые меня окружают, мои близкие друзья. Нравится природа и еще масса вещей, которые меня абсолютно устраивают. И меня устраивало бы население наше, потому что я стал старше, и не буду требовать от каждого знания поэзии Бориса Пастернака и знания столиц государств, но то, что сегодня делается, это самое страшное, на мой взгляд. И то, как люди впитывают и используют язык ненависти, очень заметно. Это защитная реакция. Как у животных способ продемонстрировать окружающим, что я вот такой. Либо я свой, либо я против кого-то и, тем самым, тоже чей-то свой. Просто, чтобы не трогали. Я часто вижу, как несколько моих трусливых приятелей, которые не отличались никогда ни бытовой, ни какой-либо иной отвагой, сегодня транслируют острые и непримиримые тексты. По отношению, как правило, к группе, которую я представляю. И потом я этих людей встречаю в ночных клубах, на концертах, и они совсем по-другому себя ведут. Они трусоваты, прячутся от каждого взгляда и так далее. Просто люди так защищаются или показывают властям, что – я свой, я свой, я свой.

Ты часто выступаешь в футболке близкой тебе по духу украинской группы «Вагоновожатые». За кем еще следишь на украинской сцене? Какие ожидания от концерта в Киеве в апреле 2017-го?

Я не то чтобы слежу за новой музыкой, а просто постоянно тыкаю на какие-то линки, которые выкладывают друзья. Или которые появляются в паблике, вызывающем доверие. Я не слежу и в силу возраста имен практически не запоминаю. Понравилось – отлично, но так, чтобы запомнил, бывает очень редко. Но не могу сказать, что я слежу. Это касается не только украинской, но и российской музыки. И даже западной тоже. А от возвращения ничего не жду, давно, в принципе, ничего не жду. Мне просто нравится этим заниматься.

Tequilajazzz не были в Украине лет пять.  Весной 2014-го был отменен украинский тур Zorge. Тебе интересно посмотреть, что происходит в нашей стране? Погулять по Киеву?

Конечно, интересно. Вот это все мы очень любим – гулять, быть обычным пешеходом на улицах города. Это то, что мы делаем в первую очередь. К сожалению, в Одессе это не удалось из-за задержки на границе. Хочется ощутить и увидеть людей, успокоить себя. И показать моим друзьям, которые не очень с этим знакомы, что никаких толп фашистов тут не ходит.

Фото: Саша Пролетарский

Группа Tequilajazzz выступит в Киеве 22 апреля 2017 года