История одной студии, или Почему новая украинская музыка — невыгодный бизнес
8 092
Основатель киевской студии "Исток" Оксана Брызгалова и проджект-менеджер Коня Танева - о текущих проектах, Джамале с конфетами и музыкальном "зависоне"
Студия «Исток» находится неподалеку от Севастопольской площади в одной из жилых многоэтажек. Рядом с ними — Киевская гарнизонная гауптвахта. Символичное соседство. На гауптвахте исправляют солдат, а в студии «Исток» стараются исправить отношение аудитории к новой украинской музыке.
«Исток» существует почти два года, но в активную фазу вступил только в декабре 2016-го, когда вышел их первый «лайв» с дуэтом Myopia. За этот период они успели немало. Вышло больше десяти живых видео — с SINOPTIK, 5 Vymir, O. Torvald и другими. Родился концертный проект Исток Stage, на котором выступают молодые группы. Была проведена серия лекций. Среди педагогов засветились участник «Океана Ельзи» и саундпродюсер Милош Елич, продюсер Джамалы Игорь Тарнопольский.
Основатель студии Оксана Брызгалова и проджект-менеджер Коня Танева говорят, что их детище пока еще не полноправный участник музыкального процесса. Karabas Live пообщался с девушками о работе студии, их проектах и о застое в украинском шоу-бизнесе.
Студии «Исток» в декабре будет два года, а вашим инициативам – год. Добились, чего хотели, за это время?
Оксана Брызгалова: Еще на пути. Добились ли мы того, что альтернативную музыку воспринимают как важную часть культурного процесса в стране? Конечно, нет.
Коня Танева: Мы вошли в ту волну, когда многие делают что-то для продвижения украинской музыки. Сейчас просто делаем свое дело. У нас есть и другая задача — чтобы студия жила и работала, и люди писали альбомы. Но тут проблема — нет денег у музыкантов.
У вас дорого записываться?
К.Т: В том-то и дело, что недорого. Но у людей нет денег даже на студию. Недавно ссорилась с менеджером одной группы, которая хотела, чтобы мы им сделали 50% скидки на студию. С одной стороны, это клево, что мы так продвигаемся. С другой стороны, пытаемся объяснить, что работа студии — это то, на чем мы зарабатываем. Есть проекты, в которые мы сами вкладываемся: наши «лайвы» и Исток Stage, например. Но это киевская фигня — все хотят, чтобы на шару было.
О.Б: Важно понимать основы музыки. Качественная запись — прежде всего. Чем лучше она сделана, тем легче ее будет продать, а дальше уже все остальное.
Но качественный продакшн не всегда работает.
О.Б: Конечно, должен быть хороший материал, в первую очередь.
Сколько сейчас студий звукозаписи в Киеве?
К.Т: Крупных где-то с десяток.
Как среди них вы себя ощущаете? Конкурируете?
К.Т: У нас нет задачи конкурировать. Очень важен звук на студии, звукорежиссеры, это понятно. Но у нас есть атмосфера и комфорт, и люди готовы за это платить. Люди приходят сюда и хотят что-то придумывать. Вот Саша Чемеров был с The Gitas и говорил, что у него уже появилась куча идей. Мы не изучаем маркетинговый рынок или сильные-слабые стороны студий. Мы просто делаем свое дело.
Как вас находят музыканты?
К.Т: У нас идут не в студию, а к людям, которые сидят за пультом. Закрывают глаза на условия. У нас звукореж Леша Кривошеев. Он не писал или сводил «Океан Ельзи», но ему и не 50 лет. У нас в студии нет диктатуры. Леша с артистом посидит, объяснит, почему нужно сделать так, почему он так слышит.
О.Б: Мы не советуем ничего переделывать. Есть правила формы — что стоит корректировать, а что нет. Я лично склонна больше к тому, чтобы экспериментировать. И я верю в то, что скорее эта музыка выстрелит, чем та, которая сделана под определенный шаблон. Такой музыки много, и она уже достала.
К.Т: Кто у нас тут вокал на телефон писал, «Пошлая Молли»?
О.Б: Да, они. Классно, когда кто-то на телефон делает аранжировки, приходит с ними в студию и говорит: «Давайте здесь гитару просто подпишем, и все». Даже если ты дашь лучшую аппаратуру, не факт, что это сработает. Надо дать музыкантам возможность проявить себя так, как они чувствуют.
К.Т: Маститый звукореж сказал бы: «Вы шо, е**нулись, вокал на телефон писать? Это ж главное!», а пацанам по 19 лет и они так видят. Что делает наш Леша в этой ситуации? Спрашивает, есть ли переходник на iPhone 7.
Ulichnaya Eda — не тот формат, где должна быть такая музыка. Люди, которые приходят туда, не совсем понимали, что это. Им надо чтоб Monatik играл.
«Исток» — это целый комплекс проектов. Наших людей трудно чем-то заинтересовать. Что из того, что вы делали, повлияло на окружающих?
О.Б: Повлияло. Для меня показателем стал конкурс Indie Fields. Мы переживали, насколько мы понимаем рынок и что такое «гаражная группа». Конкурс был именно для таких. Пришло 500 заявок. Это немало для нашей страны и альтернативной музыки.
К.Т: Были, конечно, перлы вроде кавер-групп под гитарку. В этом году будем делать второй конкурс. Немного страшнее: мол, кто еще к нам подастся? Мне кажется, этим конкурсом мы дали какой-то толчок Indytronics, которые потом выступили на Atlas Weekend. Для них это было круто.
Давайте теперь по порядку о проектах. Istok Stage. Как он появился и смогли ли реализовать, что хотели?
К.Т: В принципе, да. Появился он так. Когда мы делали вечеринку на день рождения Istok в прошлом декабре, друзья из Ulichnaya Eda помогали нам. Мы общались, говорили, что закрыли за полгода годовой план. Единственное, что не сделали – Istok Stage. В итоге они нам предложили реализовать затею у себя.
Мы после первого «стейджа» понимали, что Ulichnaya Eda — не тот формат, где должна быть такая музыка. Люди, которые приходят туда, не совсем понимали, что это. Им надо чтоб Monatik играл. Но это был классный опыт, хотя обстоятельства были нам не на руку. Изначально Оксана задумывала сцену как штуку, которая будет мигрировать по фестивалям.
О.Б: Да, хотелось чтобы там выступали реально молодые артисты. Вот кто как проводит время на фестивалях? Я буду стоять под Pitchfork Stage и смотреть, что новое появилось в мире. Я пойду на хедлайнеров, но мне интересен и свежак. Ты оцениваешь уровень музыкальной индустрии в каждой стране. И хочется, чтобы такое и у нас происходило. Чтобы Istok Stage ассоциировался у людей с самым новым, самым свежим срезом музыки.
К.Т: Мы запланировали Istok Stage как открытый микрофон, но с таким легким фильтром от нас. Бывает, что к нам совсем ужасная попса просится.
О.Б: У попсовых исполнителей возможностей больше. Тысяча и одна сцена есть.
К.Т: Вон сколько корпоративов. Ну, или в супермаркете можно выступить.
Следующий вопрос как раз об артистах. Как вы их выбираете?
К.Т: На свой вкус.
О.Б: Много заявок приходит на Live Sessions и Istok Stage. Музыкантам нетрудно отправить письмо и добавить к нему материал. Плюс приходится ежедневно копать в поисках нового.
К.Т: Плюс мы приглашаем ребят, которые нам заявки не присылают. Например, «её» или MАiАK. Кого-то приглашаем из крупных, потому что людей надо собирать, это тоже важно.
Теперь о Live Sessions. Вы понимаете, что вы, по сути, остались одними из немногих, кто выпускает видео сейчас?
К.Т: Мы это понимаем. Когда у нас вышел первый «лайв» Myopia, было очень много критики от СМИ. Был нездоровый рык от студии ШООМ. Больше не в нашу сторону, а в сторону СМИ, потому что про «лайв» Istok написали, а про ШООМ — нет.
Как это получилось? Ксюша говорит — хочу «лайвы», так это вижу, давай что-то с этим делать, у меня есть подруга Таню Муиньо, она нам снимет три первых видео. Супер, снимаем. Все просто.
О.Б: Я задумала этот проект очень давно. Когда мы только строили студию, я понимала, что это важный контент, он необходим этой стране. Это самая легкая возможность позиционировать себя и показывать. Вдохновением послужило шоу Тони Уилсона «So It Goes» (Тони Уилсон – основатель лейбла Factory Records, человек, открывший Joy Division — ред). В нем он показывал самые странные панк-рок группы. На тот момент это было дико. Никто не понимал, зачем он это делает. Но так появились Joy Division и много кто еще.
К.Т: В «лайвы» мы стараемся привлекать не только молодых музыкантов, но и молодых режиссеров, продакшны. Например, Brunettes Shoot Blondes. К нам пришли ребята, показывают референс и говорят: «Хотим снять вот так». В итоге, получилось одно из самых красивых видео.
Вообще, «лайвы» — это дополнительный контент для музыканта. Мы стараемся делать их чуть понятными живому кругу, поэтому они выглядят клипово. Мне как не музыканту скучно их смотреть просто так. Из всего, что мы сняли, мне больше всего нравится «Валентин Стрыкало». Он простой и стал самым просматриваемым не потому, что это Юра Каплан, а потому что мы впервые показали его новых музыкантов крупным планом. Самого Юрца со странным волнующимся лицом. Там уже почти под сто тысяч просмотров набралось.
Как выбираете режиссеров и музыкантов для видео?
О.Б: Здесь у нас тоже нет никакой системы. Вот, например, приехали The Gitas и говорят: «Давайте снимем видос. Вот мы уезжаем через месяц, попробуем сделать что-то в это время». Точно так же и с «Пошлой Молли». Мы им предложили — они согласились. С режиссерами похожая ситуация. Всегда разные эстетики, разные подходы.
То как ты снимаешь «Пошлую Молли», и то как ты снимаешь «Крихітку» — это две разные истории. Тебе надо выразить артиста в его естественной среде. Для этого мы придумываем разные штуки. Например, в видео The Gitas будет живая змея. Есть маленькие фишечки, которые могут подчеркнуть артиста и его музыку.Специфики выбора режиссеров нет. Есть определенная база контактов, с которой мы работаем.
К.Т: Мы Саше Чемерову предлагали разные продакшны, но он сказал — у меня есть свои ребята. В итоге, это оказалась студия, которую мы давно знаем. По «Крихітке» мы сначала работали с одним продакшном, но не сошлись в видении. В итоге, ролик сняла девочка, которая делала «лайв» O.Torvald — Катя Гринец. Но вообще, все интуитивно происходит — мы знаем что делают одни, слышим музыку других и думаем, как это совмещать.
С кем из музыкантов или режиссеров вы хотите поработать?
К.Т: Nirvana… А что? Winter is coming, он сейчас восстанет, а мы ему: «Курт, на два слова».
А если серьезно?
О.Б: Что касается Украины, то тут проблем нет с кем-то договориться. В принципе, те группы, которым мы предлагали, никогда не отказывались.
К.Т: Но есть одна группа – Dakh Daughters. Мы не можем с ними совпасть по графикам.
Самый сложный «лайв» был с SunSay, который так и не вышел. Потому что продакшен не справился со своей задачей. Снято очень плохо.
А из клипмейкеров кто?
О.Б: Мы не работаем с клипмейкерами.
А как же Таню Муиньо?
О.Б: Она просто близкая подруга. Но сказать, чтоб я хотела с кем-то поработать… Мы дружим со всеми режиссерами. У нас есть четкое понимание того, что мы делаем и нельзя сказать, что есть какое-то ощущение недосягаемости по отношению к определенному человеку.
К.Т: Даже если мы будем снимать зарубежного артиста, можем договориться с Аланом Бадоевым. Но здесь вопрос в том, что нам это не нужно сейчас.
О.Б: По поводу зарубежных артистов — я очень этим горю и хочу делать подобные проекты. Это будет уже не только продвижение украинской альтернативной музыки, но и презентация базы, на которой можно снимать «лайвы» для них. Мы говорили со многими организаторами, которые привозят зарубежных артистов, чтобы снять видео для них.
К.Т: Мне кажется, за этот год мы показали, что мы можем быть разными. Очень бы хотелось договориться с концертными агентствами, чтобы снимать зарубежных артистов. В других странах все так и происходит. Музыканты приезжают, им снимают «лайв». Кстати, «лайв» мы не забираем. Снимаем за свои бюджеты контент и дарим его всем СМИ. Сейчас у нас цель — найти спонсоров-партнеров, которые бы нам помогли сократить наши личные расходы и выйти на уровень, чтобы можно было снимать иностранцев.
О.Б: Это было бы круто. Объясню почему. Зарубежные артисты будут давать больше просмотров, это понятно. Просто круто, когда на одной площадке рядом с зарубежными артистами, скажем организаторы фестивалей, смогут найти украинские группы и чтобы пошла какая-то движуха. Чтобы их начали приглашать на фесты. Чтобы им не приходилось бороться за это право в каких-то конкурсах.
К.Т: Вот представь «её», они отправляют заявку на большой фестиваль и дают ссылку на видео с «Истока». Организаторы заходят на YouTube-канал и видят «её» рядом с каким-нибудь иностранным артистом. И сразу понимают, что если «её» играют в одной связке с такими музыкантами, то значит они неплохие.
Вообще, мы дебилы. Мы занимаемся благотворительностью и только поэтому остаемся на плаву. Если начинаешь снимать для коммерции, то это вся идея рушится.
Какой «лайв» был самым легким, а какой – сложным?
К.Т: Самый сложный «лайв» был с SunSay, который так и не вышел. Потому что продакшн не справился со своей задачей. Снято очень плохо.
О.Б: При этом невероятно круто записано музло. 12 артистов в студии. Организовать запись 12 артистов для «лайва» — это непросто. Когда мы отправили группе музыку, они сказали, что звучит просто шикарно.
К.Т: Но видео получилось жутким. Его пытались перемонтировать многие люди. В итоге, ничего не получилось. Еще один «лайв», который нас не вышел – «Луна». Они снимали на VHS со своим режиссером. Все было в их стиле, но они остались недовольны собой. Мы вообще не имели возможности посмотреть, что вышло. Договорились переснять, но так и не срослось. Но Кристина Бардаш — такой котик, что мы даже обидеться не смогли. Сейчас у нас есть сложные переговоры с одной группой…
О.Б: Сложные почему. «Лайв» — это естественность как минимум. Это не концерт, это не клип. И когда начинается продюсерская история, которая в наших реалиях – это абсурд. Особенно, когда мы снимаем видео за свой счет.
К.Т: Это не такая группа, которая у всех на устах. Но у нее есть продюсер, который живет в реальности «Да ты знаешь кто мой батя?» и когда он начинает по два-три часа разговаривать, переливать из пустого в порожнее и доказывать что у него яйца больше…Я поняла, что это была моя большая ошибка, что мы их взяли. Очень хочется, чтобы этот «лайв» вышел. Жалко бюджеты.
Это больше менеджер был, чем продюсер.
К.Т: Безусловно. Я 8 лет назад начала работать в музыке. Этот пласт людей уже тогда ходил «петухом» типа «посмотрите на меня, я классный». У нас как устроено: ты сказал, что ты классный — тебе поверили. А когда начинаешь копать — там пустота. Эти ребята уже тогда еле-еле выживали, а сейчас они вообще ничего не могут. Они на прошлых лаврах почивают, ходят на какие-то неизвестные тусовки, кокаинятся по привычке. Мы стараемся с такими не работать. мы толкаем новую волну, где есть артист, есть музыка. Когда начинается история «я твою маму…» — пожалуйста, не надо.
Какие забавные случаи во время съемок были?
О.Б: Была одна группа, не буду называть ее. Мы взяли их, а они подтянули свой продакшн. А продакшн явился на съемку вечером. 11 вечера, надо начинать снимать, а они говорят: «А давайте музло послушаем».
К.Т: При том, что это группа была не из Киева, из другого города. Электронный артист. Обычно мы готовим «лайвы» за две недели, а тут подготовка и договоренности шли месяцами. В итоге, у менеджера спрашиваем: «Все окей?» Они такие – «Да, все окей». Мы им отвечаем – «Приезжайте хоть локацию посмотреть». Менеджер говорит: «Да они все знают». В итоге, продкашен ничего не знал, а сами чуваки были в не особо вменяемом состоянии.
О.Б: Тут такой момент. такие истории надо сразу рубить на корню и не пытаться что-то с ними сделать, потому что ты провозишься и из этого ничего на самом деле не выйдет. А так чтобы забавных ситуаций или пожаров у нас не было.
К.Т: Чего? В студии пожарная сигнализация срабатывает регулярно. Все дым-машину хотят, а студия оснащена пожарными датчиками. И если не заклеить датчик пакетом – он срабатывает. Если датчик закрыт, то это нарушение пожарной безопасности. А мы им не можем показать, что тут у нас происходит. Еще у нас есть прекрасные соседи, но у нас с ними договоренности. Они к нам давно не приходили, но в принципе любят немного негодовать.
О.Б: С соседями долго были определенные проблемы. У нас Джамала писалась. Они работали четыре дня, колбасили с утра до ночи. Выбрали даты для записи, которые были единственные. Мы им могли предоставить два дня – четверг и пятницу, а на выходные студия не работала. Ну, не то, что не работала — можно было записывать вокал, сводить что-то, но не писать инструменты. Ее продюсер, Игорь Тарнопольский, говорит: «Пожалуйста, нам очень нужно». Я отвечаю: «Если приедет полиция, то будет плохо всем». А он говорит: «Давай знаешь как сделаем? Я попрошу Джамалу и мы по соседям пройдемся». Я ему отвечаю: «Ты мне это на полном серьезе сейчас заявляешь?» Он потом рассказал, что они с Джа накупили конфет, взяли какие-то диски, открытки и пошли по соседям. Они были в восторге. После этого случая у нас наладился с ними контакт.
Вы проводите лекции время от времени. Кто ваша аудитория, какой у нее собирательный образ?
К.Т: Это люди, которые интересуются музыкой, но не знают как начать ее делать. Они знают, что сюда придут профессионалы и что-то расскажут. Плюс, посмотреть на Милоша Елича живьем всегда приятно. В большинстве своем, приходят музыканты — это основной срез. Бывает пара-тройка зевак, но если они платят за вход, то почему бы и нет?
О.Б: Не только музыканты. Менеджеры, звукорежиссеры. Была одна девушка, которая пришла к нам и подумала, что здесь какая-то определенная тусовочка и надо выделиться, как в старые времена. Она пришла на лекцию в костюме Пикачу.
К.Т: В этом году мы сотрудничали с Selector Pro и British Council бесплатно. Для нас это было полезно. Мы хотим вернуться к лекциям, но в немного другом формате. Хотели бы, чтоб это была больше как школа, но у нас самих нет понимания, как это начать. Мы хотели очень пообщаться с КАМА (Киевская Академия Медиа Искусств, — прим.ред) об этом, чтобы он поделились опытом, но они пока что-то не хотят. Понятно, что в Украине сложно строить образовательную программу, которая будет интересна и которая будет приносить деньги.
О чем вы будете делать новые лекции в будущем?
О.Б: Лично меня волнует вопрос менеджмента. Будем говорить, что это главная тема. Звукорежиссура и саундпродюсирование — тоже важно, судя по тому, сколько пришло людей на Милоша Елича. У нас в стране всего три-четыре человека, которые этим занимаются на высоком уровне и те, кто пришли их послушать, стараются им соответствовать и понять, какие есть секреты. Милош и Кен Нельсон (британский продюсер, — прим.ред) на Selector Pro сказали: «Вам надо отработать 300 часов подряд. Никаких секретов нет».
Очень важно понять, какие самые просаженные звенья в цепочке нашей музыкальной индустрии и рассказывать, учить. На мой взгляд, это юриспруденция, авторское право. И мы делали лекцию и об этом.
К.Т: Если это будет школа, то мы будем охватывать самые разные темы. Может это будет курс саундпродюсирования. Может это будет курс дизайна, чтобы делать обложки альбомов. То есть, все вспомогательные вещи вокруг музыки и музыки непосредственно. В общем, было бы неплохо людей учить, как может быть и как на этом заработать
Я заметил, что на большинстве лекций спикеры зачастую говорят общие вещи и не хотят делиться знаниями. Почему так происходит?
К.Т: У нас было не так много лекций, потому что у нас были люди, которые отвечали на любые вопросы. Был Милош и отвечал на любые вопросы в течение трех часов. Был Игорь Тарнапольский, он рассказывал, как сделать артиста зарабатывающим и большим. Был юрист, который объяснял тонкости авторского права и с которым общались после лекции. В Киеве много образовательных программ, но они ни о чем. С этим я согласна.
О.Б: Ну, тут вопрос, почему люди не делятся…
Т.К: Потому что они х*й на блюде. Ну, что непонятного?
О.Б: Я могу сказать со своей стороны. Это совковая история. Бывает, ты приглашаешь именитого продюсера и он тебе в какой-то степени отказывает. Это может быть потому что он плохой лектор изначально. Мол, я знаю свое дело и я не умею рассказывать.
К.Т: Я не люблю людей, которые не делятся секретами. Это как будто в 90-х живешь. Если ты специалист, то ты можешь рассказать всю моторику бизнеса. Но все зависит от того, как ты работаешь, с кем работаешь и какой ты человек. Это пережиток прошлого — не делиться. Многие лекторы не понимают разницу между пресс-конференцией и лекцией. Это на пресс-конференции ты можешь себе позволить не отвечать на вопросы. А на лекции — нет. Ты педагог, ты должен отвечать по теме. Если ты не готов, зачем ты сюда пришел?
Украинская музыка сейчас находится сейчас определенном зависоне. Но есть одна проблема — у большинства аллергия на мейнстрим.
Теперь к общим вещам. Какую музыку слушаете сейчас?
К.Т: Я подключилась на Apple Music недавно. Лучшее что со мной произошло. У меня сейчас два плеера — виниловый проигрыватель в студии и на телефоне. Я висела на Radiohead целый год. Понравился alt-J новый альбом, Perfume Genius неплохой. Последняя пластинка Childish Gambino зашла. Еще понравилась последняя работа россиян «Мальбэк».
Я смотрю передачу «Угадай песню за 10 секунд» на «Афише» и беру оттуда очень много нового. В студии я слушаю то, что мне нравится, а по жизни — все подряд, потому что мне как менеджеру важно понимать, что происходит в музыкальном мире. А вот когда напьюсь — слушаю Меладзе. Вообще наш администратор Христя мучает нас новым музлом. Вот BADBADNOTGOOD посоветовала и Мика Дженкинса.
О.К: Я оень люблю старое музло. А вообще моя задача в студии – свозить весь винил. Из нового и крутого я привезла дебютный альбом Сigarettes After Sex и новый альбом Arcade Fire.
К.Т: А еще я открыла для себя Олю Бузову. Восторгаюсь ей и ее менеджментом. Это гениальный коммерческий проект и с него всем нужно брать пример у нас.
На каких концертах были и на какие хотите попасть?
О.Б: Я была на Aerosmith в Мадриде. Было великолепно. Одна из групп, которая меня сформировала. Когда ты сам выбирал музыку и искал что-то пожестче. Была на Эде Ширане в этом году из-за ребенка. Ему понравилось настолько, что он уснул. В прошлом году на Адель тоже пошла ради детей.
В этом году попала на концерт Fleetwood Mac. Они легендарные, сделали огромный пласт музыки, но это было странное шоу. Это как концерт Боба Дилана, на который ты пошел чтобы еще успеть застать его живым. И нельзя сказать, что ты сильно кайфанул, но галочку поставил. То же самое было и с Fleetwood Mac.
А на ком побывать…Вот тут у меня включается момент «застать легенд». Потому все современные группы, которые ты хочешь увидеть, будут выступать еще долго, а легенды — это другой момент. Ради них ты готов переться куда угодно, чтобы их увидеть. Единственные, кого я не смогла застать в этом году нигде – The Cranberries.
К.Т: У меня другое мнение. Была на Arcade Fire в Берлине, мне понравилось, но не так, чтобы проперло. Очень понравились alt-J и Foals у нас на арт-заводе «Платформа». Была в этом году на Krakow Live Festival. Ехала из-за Чета Фейкера, а мой друг – из-за Ланы Дель Рей. Чет оказался крутой, а Лана Дель Рей была отвратительная. Было ощущение, что ты стоишь на концерте своей дочери, как в школе, и хочешь ей помочь. Но самым классным оказался рэпер Wiz Khalifa. На его концерте пошел сильный дождь и на одной из песен начал сыпаться бумажный метафан. Он прилипал к лицу так, как будто в тебя кто-то плюется.
Как-то в том же Берлине попала на концерт Little Big. Я была с компанией, которая не особо любила тусоваться, и своей сестрой. Мы пошли в какой-то обрыганный клуб, где выступали эти ребята. Моя сестра быстро слиняла, а я осталась. Это был самый веселый концерт в моей жизни. Я стояла на диване в разодранных колготках, а Прусикин постоянно совал мне микрофон.
Вот хотела на Foo Fighters, но они стали так часто ездить в Европу, что внутренне начала игнорировать их. Мне бы хотелось попасть на них в Америке. В маленький клуб. Чтобы я стояла у сцены и на меня летела слюна Дэйва Грола.
Бытует мнение, что процессы в современной украинской музыке после ренессанса в 2014-м остановились и ничего нового не происходит. Вы согласны?
К.Т: Да, она находится сейчас определенном зависоне. Но есть одна проблема — у большинства аллергия на мейнстрим. Есть группы, которые этим мейнстримом быть не хотят. Они не коммуницируют со СМИ. У меня есть много друзей, которые пишут в музыку стол, потому что она никогда не продастся в Украине. Эти люди сидят в комнатке, играют на гитаре в микрофон и не хотят быть известными. Потому что зачем давать музыку, которую люди попросту не поймут? Слава богу, есть интернет и можно найти единомышленников там. Мы же стараемся и рыбку съесть, и сковородку не помыть, и помочь. Но помощи обычно просят те, кто вторичен.
О.Б: Проблема не только в артистах или музыке. Тут проблема в индустрии. Точнее, в отсутствии индустрии вообще. Те группы, которые показали себя и их знают, куда им дальше идти? На начальном этапе, такие как мы, их поддерживаем — снимаем «лайвы» и все такое. А дальше им куда? Ну соберут они большую площадку, ок. Но они даже не знают, как заработать на своей музыке. Они даже не оформляли авторские права на нее.
К.Т: Проблема у всех одна и та же. Cпрос рождает предложение. У нас, к сожалению, сейчас нет спроса на хорошую музыку. Сейчас если бы не было крупных контрактов, а у кого-то корпоратиов, то было бы плохо всем. Нет продукта, который был бы интересен за рубежом. Дорн пытается. Было бы классно, если бы он смог, но мне кажется, что он в последнем альбоме наврал и нам и себе.
О.Б: Если даже смотреть как инди-лейблы работают за рубежом. Как они работают с материалом, стараются его продвигать. Чаще всего пихают песни в саундтреки. Я огромное количество музыки оттуда и черпаю. А у нас что? Нет даже элементарных звеньев индустрии. Вроде сначала все на волне, класс, супер, а потом ты упираешься в определенные реалии. И мы в свое время уперлись в них и это вводит в состояние полнейшей депрессии, опускаются руки. Но потом ты смотришь на все, что сделал, и понимаешь, что бросать нельзя.
К.Т: Если смотреть сухо на рынок, у Кароль и Винника по несколько Дворцов «Украина», а у MaiaK — 1 концерт на 100 человек. На самом деле, эта тусовка маленькая, и в ней ничего не меняется. Я из нее надолго ушла, вернулась, и там ничего не изменилось ровным счетом. Ну, появилось пару новых девочек-пиарщиц из Днепра и все.
Слушатель, который готов к новой музыке, очень узкий. Люди, которые вне музыки украинской, думают, что здесь одно говно делают. И надо победить этот глупое невежество вроде «Зачем мне слушать какую-то нашу группу на английском, когда я могу послушать такую-то, которая в чартах уже». Это все к тому, что мы работаем в самом невыгодном бизнесе сейчас.
Фото: Евгения Люлько
