Ефим Чупахин: «В Америке учат не просто играть Моцарта, а кайфовать от этого»
14 092
Украинский джазмен, лидер проекта Acoustic Quartet, рассказал Karabas Live о жизни в Америке, своих музыкальных авторитетах и новых песнях Джамалы
Имя пианиста Ефима Чупахина знакомо не только джазовой аудитории. Сергей Бабкин, Джамала, Sophie Villy, Pur:Pur, группа «её» – Фима охотно сотрудничает с поп-артистами. Порой его вклад в их музыку выходит далеко за рамки фортепианных партий. И тогда получается, например, необычный проект с Кузьмой Скрябиным.
Тем не менее, Чупахин прежде всего джазовый музыкант. 3 марта в столичном «Доме Мастер-класс» его Acoustic Quartet представит новую программу в рамках украинского концертного тура «Стороны света». Последнее время харьковчанин Чупахин живет в основном в Нью-Йорке, время от времени приезжая на родину – чтобы выступить с концертами, поработать с кем-то в студии и т.д.
Мы общаемся в кафе японской кухни. Здесь сидящие за столиками почти касаются спинами друг друга. Двум благообразным мужчинам по соседству с нами немного не повезло. За мирной трапезой им невольно приходится слушать занимательные истории и комментарии на самые разные темы – про крыс в нью-йоркских многоэтажках, о пользе книг Достоевского, про теорию спектральных пучков саксофониста Стива Лемана и многое другое.
Эмоциональность Чупахина раз за разом вызывает косые взгляды, и в какой-то момент соседи мягко делают нам замечание. Окончание нашей с Фимой беседы совпало с завершением их ланча. Мы пытаемся извиниться, но мужчины вместо выражения недовольства… восторженно пожимают нам руки и спрашивают: «Вы же музыканты, да?»
Когда я впервые приехал в Америку по стипендии Фулбрайта, я думал, что знаю английский. Но быстро понял, что ни фига не знаю
Последние пять лет ты много времени проводишь в Америке. Возвращаясь в Украину, испытываешь культурный шок?
Вовсе нет. Даже наоборот — у меня всегда присутствует какой-то момент радости. Здесь сконцентрирован такой большой сгусток важных для меня творческих людей, что я не могу назвать нашу «нэньку» в этом отношении инертной. И я надеюсь, так будет всегда.
Вот смотри, мои друзья получают премию Yuna. Это прекрасно – есть такая медиа-штука, созданная для привлечения внимания к артистам, музыкантам. И в это вовлечены довольно мощные СМИ. Если говорить о джазе, я даже по фейсбуку вижу, как много всего в Украине происходит. И я очень рад за моих друзей, которые это делают.
Конечно, наша общая среда, возможно, всегда будет недостаточно способствовать креативу. Но я не хочу наговаривать. Не хочу быть человеком, который, приезжая из другой страны, говорит: «Фууу!» Неправильно хаять то место, где ты что-то делаешь и на этом зарабатываешь.
«Не нужно срать, где живешь»?
Если ты даешь здесь концерты, нужно уважать публику. Мне кажется, у нас уже есть аудитория для любой музыки. Если есть ребята из агентства «Ухо» или Оля Бекенштейн из арт-центра Closer, я верю, что здесь можно делать все. Поэтому, я думаю, у нас уже все созрело. Нужно просто растить своих, привозить других и делать коллаборейшены. Так что культурного шока у меня нет.
Расскажи, пожалуйста, о своей адаптации в Америке. Какие сложности?
Первая сложность – это язык. Когда я впервые туда приехал по стипендии Фулбрайта, я думал, что знаю английский.
Расхожее заблуждение.
Ага. Типа – да чё, я не пойму, что ли? Да ладно – еще и выскажусь. Но я быстро осознал, что ни фига не знаю. И первые полгода-год это был ад. Я находился в учебном заведении и ощущал, что из-за этого маленького блока незнания не получаю полного кайфа от пребывания там. Я не понимал, о чем шутят американцы. Не ловил все их кросс-референсы с цитатами из фильмов. Но в какой-то момент я для себя решил, что не хочу там интегрироваться настолько глубоко, чтобы разбрасываться афоризмами из американских сериалов. И знаешь, чем крут Нью-Йорк? Этого от тебя никто и не требует.
А что требуют?
Я знаю одного японского пианиста. Его английский – the piece of shit. Особенно акцент. Но это не мешает ему ездить в туры с Роем Харгрувом. Потому что ему не нужно объявлять музыкантов на сцене. От него требуется красиво нажимать на клавиши. И в этом он Бог! С одной стороны, такое отношение делает Нью-Йорк очень доступным для всех. Но с другой стороны, многие музыканты там работают где угодно.
В смысле, зарабатывают не только музыкой?
Именно так. Это вообще норм для американской культуры и воспитания. Например, я мечтаю стать прекрасным гитаристом. Но при этом я вообще не парюсь пойти наливать кофе в Starbucks. Потому что мне надо платить за аренду жилья. А это дорого. Не хочешь наливать кофе – идешь работать в другое место. Один из выходов для всех музыкантов – преподавать. Причем и взрослым, и детям. Это очень прикольно, я теперь люблю учить детей. И все мои студенты – американцы.
Языковой проблемы не существует?
Уже нет. Мой английский сейчас не такой, каким был раньше. Но я также понял, что не нужно бояться сказать что-то неправильно. Потоком слов, жестами, улыбками, мимикой и своей веселостью я все делаю так, что даже дети меня прекрасно понимают.
Однажды я вел afterschool program. Такая себе «продленка». Сидят два мальчика и три девочки лет до десяти. Классные такие, все черные. Я чё-то рисую на доске, рассказываю, привожу сравнения и говорю девочкам: «You are so handsome». Одна из них на меня смотрит и отвечает: «Mister Fima, I’m sorry, boys are handsome, girls are pretty» (смеется). Такие трогательные моменты. Но это не помешало мне с ними заниматься.
Но все равно, для адаптации в Америке очень желательно знать язык. И если ты хочешь работать в хороших местах, то английский нужно знать хорошо. Это касается любых профессий, не только музыкантов.
Ты уже можешь сделать какие-то выводы о различии нашей и американской музыкальной образовательной системы?
Американская образовательная система нацелена на то, чтобы ты получал от этого удовольствие. Не для того, чтобы ты просто мог сыграть Моцарта или Баха, а чтобы ты кайфовал, делая это. Хотя их система тоже не идеальна, и нельзя сказать, что она лучше или хуже. В нашей системе мне не нравится ее излишняя эмоциональность, когда учителя выкидывают ноты и выгоняют тебя из класса, потому что ты чего-то не сделал. У меня был такой опыт, и он мне помог. А кого-то такое отношение отвернуло от музыки навсегда.
А есть ли у тебя какие-то бытовые проблемы в Нью-Йорке?
Самое главное, чтобы в твоем доме не было крыс. На первых этажах они есть везде, и про некоторые районы ребята рассказывали страшные истории. А так… Если я сильно скучаю по гречке или кабачковой икре, я пойду в русский или украинский магазин и куплю. Проблема одна-единственная – хлеб у них не такой вкусный, как у нас. Да, есть клевые польские bakery. Но они от меня далеко, а ехать целый час за хлебом в другой район города я не готов (улыбается).
Ты был в Гарлеме?
Да, он прекрасен.
Страшно не было?
Вообще нет. Я не понимаю, почему все о нем так говорят. Да, девушкам там, наверное, не стоит ходить поздно ночью. Но если ты мужик из Украины… Ну, послушай, ты что, не вспомнишь свое гопотское криворожское прошлое? (улыбается). В худшем случае, убежишь. Так что мне не страшно. Сейчас в Гарлеме живет очень много крутых музыкантов – черных, белых, азиатов. Там все перемешано.
Я другое замечаю, безотносительно Гарлема. Порой сталкиваюсь с тем, что американцам не хватает воспитания. Например, ты выходишь из вагона метро, а кто-то заходит и идет прямо на тебя. Вот как на это реагировать? Мне хочется сразу долбануть локтем в голову. А как иначе? Я же выхожу и пытаюсь это сделать максимально быстро. В Нью-Йорке вообще ненавидят всякую медлительность. Я однажды остановился проверить текст сообщения на эскалаторе метро. И моментально был проклят (смеется). Сразу два человека позади меня прокомментировали: «That’s the worst place to stop and check your phone».
Традиция неизменно присутствует всегда и во всем. Она дает ростки новому и подпитывает его. Для меня эта мысль сейчас очень важна
Некоторые наши музыканты, возвращаясь домой после длительного пребывания за границей, начинают играть совершенно по-другому. Есть мнение, что такие перемены не всегда идут им на пользу. Ты не боишься, что подобное может произойти с тобой?
Это очень классный вопрос. Я помню, что даже плакал, раздумывая: неужели мы теперь обречены только копировать всех этих великих мастеров? И ты не заслужишь уважение американской музыкальной элиты, если не выучишь пятьсот миллионов «стандартов» и всего исполнительского словаря? Но потом я успокоился и понял, что ты просто изучаешь историю и традиции. И это круто! Я сейчас читаю транскрипт лекции Стравинского в Гарварде. Он говорит о том, что традиция неизменно присутствует всегда и во всем. Она дает ростки новому и подпитывает его. Для меня эта мысль сейчас очень важна.
Суть в том, что все помогает. Я беру информацию из многих источников, и они не испортят меня. Они дают мне идеи. Когда-то Тигран Амасян сказал мне хорошую вещь (слегка имитирует кавказский акцент – ред.): «Просто слушай фирменных музыкантов». Это простой и поверхностный совет, но он правдив. Эти люди – for real. Там нет вранья, нет такого, что “ой, ай, не знаю, что делаю». Там все четко и мастерски. Вот я послушал сегодня Билла Эванса и понял, что не знаю, сколько нужно работать, чтобы хоть чуть-чуть приблизиться. Не в том смысле, что стать вторым Биллом Эвансом, а чтобы я мог поставить рядом альбомы Билла Эванса и Ефима Чупахина, и мне было не стыдно. Пока что я не могу этого сделать…
Но приближаться к великим ты можешь бесконечно. Хороший музыкант всегда будет считать, что чему-то еще должен научиться. Важно не посыпать голову пеплом.
Конечно. Это называется обратная сторона гордости. Когда ты начинаешь заниматься самоуничижением ради привлечения к себе дополнительного внимания. Чтобы тебе лишний раз сказали: «Да нет же, все хорошо, ты молодец!» Так тоже нельзя делать.
С кем из великих пианистов ты сейчас ощущаешь максимальную творческую, эмоциональную близость?
Дядя Брэд (американский джазовый пианист Брэд Мелдау – ред.). После концерта, на котором я побывал, наверное, вновь Кейт Джарретт. Еще, пожалуй, Херби Хенкок и Билл Эванс. Я не скажу, кто из них для меня главенствует. Но из ныне живущих дядя Брэд меня вдохновляет больше всех. Я был на его концерте в трио – это просто fire. Неимоверно круто! А еще мне очень нравится, что у него минимум разговоров во время выступления. Нет всего этого «следующая пьеса такая», «дальше мы сыграем это» и т.д. Мы с Acoustic Quartet возьмем эту практику на вооружение.
Есть музыканты, которые для тебя непостижимы? В своем профиле в одной из соцсетей ты написал, что Колтрейн для тебя «сложный дядька».
Из саксофонистов для меня пока что непостижим Альберт Айлер. Еще я был на концерте Джейсона Морана, и меня это никак не проняло. Я вышел из зала, чувствуя себя цветком, который не полили. А Колтрейн – он очень глубокий. Слушать его – это как рассматривать картину Босха, очень много работы на одном клочке холста. Но картину ты хотя бы понимаешь, а free stuff Колтрейна, его медитативно-кричащие воззвания для меня сложны. Я люблю врубить свою систему на всю катушку и мыть посуду или готовить еду. Но я не могу слушать Колтрейна таким образом. Ему нужно посвятить отдельное время, возможно, найти специальную атмосферу и ничего другого не делать. Это как рассматривать картину импрессионистов – ты пытаешься уловить вроде бы уже осязаемый образ, а его нет. Но у Колтрейна он есть. Только изодран весь, что ли.
Давай поговорим о тебе как исполнителе. На сцене ты очень экспрессивен.
Надеюсь, это идет на пользу музыке.
Порой даже агрессивен. Но это не исходит из музыки – просто исполнительский выброс в аудиторию. При этом в студии ты и Acoustic Quartet звучите подчас мягче и глаже, чем живьем.
Одна из концепций нашего последнего альбома «Anticipation Of New» заключалась в том, чтобы не херачить сразу изо всех сил и не давать радикальную динамику — сделать все спокойнее. Я сейчас от этого кайфую. Не обязательно же все время взрываться. Но на концертах очень часто получается именно так. Просто потому, что все входят в раж. Концерт – это другая история.
Все, что я делаю, это бессознательно, не специально. Важно не думать о внешних факторах, потому что я стараюсь сосредоточиться на том, что звучит. Если при этом я буду дергаться и корчить лицо, мне плевать. Но только если музыка получается. Я согласен, возможно, стОит лучше управлять собой, чтобы не было лишних движений – ведь люди должны концентрироваться на музыке. Но я не могу сделать так, чтобы не стучать ногой. Хотя я очень стараюсь контролировать эту конвульсию. Я вообще ненавижу кривляние.
В своей биографии на сайте Сергея Бабкина ты написал, что очень ценишь общение с музыкантами-непрофессионалами. По твоим словам они порой чувствуют музыку гораздо лучше и ярче тех, кто заканчивал музыкальные ВУЗы. А где для тебя грань, проходящая между одаренным самоучкой и пусть небесталанным, но неучем?
Никакой грани нет – я слушаю музыку. Если она меня цепляет, мне все равно, сочинил и исполнил ее профессионал или, скажем, автомеханик. Я не смотрю на то, учился ли этот человек в музыкальном заведении. Чик Кориа всего один семестр проучился в университете.
Но я не говорю, что музыке учиться не нужно. Просто есть разные люди, подходы. Иногда университет помогает понять, что ты все-таки хочешь этим заниматься. А иногда наоборот – многие страдают и думают, поскорее бы это все закончилось.
Ты расписывал партитуры струнных для диска Сергея Бабкина «Снаружи и внутри». Слушая этот альбом, я ловил себя на мысли, что аранжировки мне нравятся гораздо больше самих песен. У тебя нет желания заняться полноценным саундпродюсированием поп-исполнителей?
Не знаю. Сейчас мы будем записывать несколько песен с Джамалой. Я пока не понимаю, какими они будут – мы просто решили, что четыре дня проведем в студии. Отчасти это тоже саундпродюсирование — мы вместе облекаем в звуковую форму те идеи, которые есть у Джа. Я сейчас пишу довольно много музыки к кино, занимаюсь саундпродюсированием в таком контексте. И мне это очень нравится. А касательно альбома «Снаружи и внутри» мне показалось, что, как минимум, в одной композиции партии струнных нужно было сделать проще. Не потому что они сложные – просто чересчур уводят от самой песни. А в песне главное песня.
А есть украинские поп-артисты, с которыми ты бы очень хотел поработать и, возможно, в разных ипостасях?
Шуров прикольный. Я думал, мы сделаем с ним дуэт, но он как-то не фанат дуэтов. Мне очень нравится ONUKA, с ней можно было бы сделать какую-то интересную штуку. Посмотрим. Мне много кто интересен.
Ты большой поклонник Достоевского. Его книги оказывают какое-то влияние на твое творчество?
Не могу сказать насчет влияния на творчество, но Достоевский определенно воздействует на меня как на человека. Он заставляет меня о многом думать — как я вижу людей, почему я к ним отношусь так или иначе, что я могу изменить, чтобы эти отношения были теплее. У меня вроде бы нет ни с кем каких-то вражеских отношений. Но тем не менее. И да, я очень люблю «Братьев Карамазовых» — это, наверное, моя самая любимая книга.
Если коротко — князь Мышкин или Раскольников?
Блин… А можно обоих? (смеется).
А нет ли у тебя желания выразить в музыке тот или иной образ, сцену из произведения Достоевского?
У меня для начала была мысль сделать музыкальные зарисовки на картины художников, которые мне нравятся. Босха, наверное, трогать не буду – слишком монументально. Но Модильяни — вполне. Или какую-нибудь серию импрессионистов. Так что все может быть. У меня очень много таких идей. Надеюсь, когда-нибудь возьмусь и за Достоевского.
Фото: Александр Поддубный
Оставшиеся концерты украинского тура Acoustic Quartet:
2 марта — Чернигов, 3 марта — Киев, 4 марта — Одесса, 5 марта — Днепропетровск, 6 марта — Кривой Рог
ЧИТАТЬ ТАКЖЕ:
